Импульс - Коултер Кэтрин

Я отвлеклась. А ведь я собиралась разобраться в своей глупости с Гейбом.

Он казался искренним. Был хорошим собеседником. Еще лучшим любовником. Ты ненавидела его. Я понимала это, но не хотела замечать твоей ненависти. И конечно же… ты была права.

Гейб не стремился завладеть моими деньгами, в этом я не ошиблась. Он желал заполучить тебя, и при мысли об этом мне хочется перерезать ему глотку. Я не понимаю, почему ты никогда ничего не говорила. Просто становилась угрюмой, когда он появлялся поблизости, и, разговаривая с ним, вела себя так грубо, что мне хотелось тебя ударить.

Но ты знала. Чувствовала, что он не прав. О, я так виновата, Рафаэлла. Пожалуйста, прости меня. Я никогда не забуду ту ночь, никогда, пока живу. Наверное, и ты тоже. Ты не плакала, ни в чем меня не упрекала. Интересно, удастся ли мне когда-нибудь правильно понять твое поведение. Этот ублюдок был там, в твоей спальне, он пытался ласкать тебя, а ты сопротивлялась ему, так тихо, не крича, не издавая ни звука, просто сопротивлялась этому ублюдку изо всех сил.

Теперь я понимаю, почему он не стал медлить. Гейбзнал, точнее, догадался, что я растерялась, и, думаю, он был настолько болен, что не мог заставить себя остановиться.

Теперь Гейб ушел. Я решила нанять частного детектива следить за ним, чтобы знать, куда он отправился. Я хочу уничтожить его. Наконец-то до меня дошло, что я очень, очень богата. За деньги можно купить многое, например, месть. Что ты думаешь на этот счет, Рафаэлла? Умести сладкий вкус. Как бы я была счастлива, если бы в свое время отомстила Доминику! Может быть, тогда рассеялись бы все мои сомнения. А теперь он так далеко, и мне до него не добраться. А возможно, он уже был далеко десять лет назад.

А знаешь, по телевизору он показался мне таким красивым, что я чуть не заплакала. Как тебе нравится твоя дурочка мать?

Гейб ушел, но я найду его и заставлю заплатить за то, что он пытался сделать с тобой. И со мной.

А Доминик? Я молю Бога, чтобы он горел в аду, но теперь, став циничной, начинаю сомневаться во многом — в возможности божественного вмешательства, например.

Надеюсь, ты сможешь пережить случившееся, Рафаэлла. Я пыталась говорить с тобой. Пожалуйста, не закрывайся от меня, не стоит держать все в себе.

Прошло уже больше десяти лет, а Доминик все еще не перестает преследовать меня. Да, в сущности, я не так много пишу о нем, ведь правда? Не больше, наверное, пятнадцати процентов всех записей? Правда, не больше. Ну ладно, может быть, сорок процентов. Что это? Одержимость?Нет. Это просто глубокая ненависть к человеку, в характере которого отсутствуют инстинкты нравственности. Он лишен сострадания, лишен отзывчивости, этот человек совершенно аморален.

Нет, пожалуй, моя ненависть к Доминику не может жить так долго. Ведь главной целью этого журнала было разнести его в пух и прах, а затем вычеркнуть из жизни. Я хотела очиститься от этого человека и не дать его призраку дотронуться до тебя. Бог мой, ведь Доминик даже не знает твоего имени, как не знает, кстати, и моего. Он даже не потрудился их выяснить.

Интересно, получил ли Доминик наконец драгоценного сына. Нет, шесть драгоценных сыновей. Боже, как же я глупа! Разглагольствую о том, что хочу нанять детектива следить за Гейбом, когда можно нанять детектива, который достал бы мне все сведения о Доминике Джованни!

Подожди. Что это? Болезнь? Навязчивая идея? Я должна подумать над этим и, глядя правде в глаза, разобраться в своих мотивах. Что может дать мне эта информация? Доминик ведь не кто иной, как человек, предавший меня, укравший мою невинность, и — кажется, это звучит немного цинично — человек, который заставил меня почувствовать себя дерьмом. Во мне до сих пор живет мучительная боль.

И вот теперь еще одно предательство. Один из этих мужчин вообще не хотел твоего существования, другой приставал к тебе, ребенку. Дважды я подводила тебя, Рафаэлла. Обещаю, больше такого не повторится.

«Мосты»

Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк

Февраль, 1990 год

Рафаэлла захлопнула дневник, не спеша закрыла застежку. Обложка была из тончайшей испанской красной кожи, с замысловатым тиснением и с не менее хитрым замком.

И Рафаэлла вскрыла замок. Это была уже вторая тетрадь, на которой она вскрывала замок. Рафаэлла на мгновение закрыла глаза и откинулась, на спинку стула, стоявшего у письменного стола в комнате матери. Наверное, сидя именно на этом стуле, Маргарет писала свои дневники с тех пор, как около одиннадцати лет назад вышла замуж за Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего.