Клуб патриотов - Райх Кристофер

Кивая в такт своим мыслям, он пошел по Брукхерст. Дождевые тучи нависли над головой. Холодный ветер гнал по тротуару скомканную пачку сигарет. Болден подхватил ее посмотреть, есть ли что внутри.

— Пусто, — произнес он и бросил пачку через плечо.

Впереди маячили сложенные из красного кирпича башни Кабрини-Грин. Он хорошо усвоил, что пересекать бульвар Мартина Лютера Кинга нельзя. Если ты белый, к северу тебе ходу нет. Квартал, где он жил, тоже не отличался особым благополучием. По обеим сторонам улицы тянулись обшарпанные деревянные дома на разных стадиях аварийности: в одном на фасаде выбито окно, в другом в крыше зияла дыра, в третьем на крыльце не хватало ступенек. Но все они были одного цвета — цвета полного запустения.

Стояла середина апреля. Три дня назад выпал последний снег. Его остатки, перемешанные с грязью и сажей, виднелись то тут, то там на тротуаре. Болден принялся играючи перескакивать с одного снежного островка на другой, выкрикивая названия островов: Мидуэй, Уэйк, Гуадалканал, Тулаги. Затем перешел на центральные провинции Вьетнама: Куангчи, Биньдинь, Дананг. Одно время он мечтал пойти в морскую пехоту.

— Меня мать убьет, если узнает, что я опять закосил школу, — говорил Филли Грабовски, прыгая вслед за ним.

— Ты что, матери боишься? — ответил ему Болден. — Тебе уже пятнадцать, и ты сам должен говорить ей, что делать.

— Да что ты про это знаешь!

— Все знаю. У меня таких мамаш тридцать было.

— Так они ж не настоящие.

— Очень даже настоящие — все болтали, как твоя.

— Она просто переживает за меня.

— Тогда не ной, — сердито оборвал его Болден и, остановившись, повернулся к другу. — Может, она не такая уж и плохая.

— Может, — согласился Филли. — Во всяком случае, она не бросила меня.

— Моя мама меня тоже не бросила.

— Чего ж она тогда свалила? Ты никогда не рассказывал мне.

— У нее были дела.

— Например?

— Не знаю, но она сказала, что это важно.

— Откуда ты можешь знать? Тебе было-то шесть лет.

— А вот и знаю.

— Может, ты для нее стал обычным геморроем. Так моя мать говорит.

Томми задумался над этим замечанием. Не проходило и дня, чтобы он не спрашивал себя, что он должен был сделать, чтобы мать осталась. Наверное, надо было быть нежнее, послушнее, веселее, умнее, выше, быстрее, красивее, надежнее — да что угодно, только бы она не уходила.

В ответ он пожал плечами:

— Может быть.

Болден засунул руки в карманы, и они молча шли еще минут двадцать. Когда они почти добрались до места, он сбавил шаг и выложил свой план.

— Каждый день ровно в одиннадцать этот чувак приезжает сюда, в дом, а в одиннадцать ноль пять уезжает. Времени как раз хватает, чтобы забежать внутрь, взять наличные и смыться.

— Один?

— Всегда один.

— Откуда знаешь?

— А вот знаю. По-твоему, я просто так сижу и ни хрена не делаю целый день?

— И у него есть деньги?

— Он за ними и приезжает: собирает их с нарков, которые тусуются в доме всю ночь.

Человек, которого Болден хотел ограбить, был торговцем наркотиками, а дом, в который он забегал на пять минут, — притоном. А еще — вечной темой ужастиков в школе. Кто-то говорил, что это гнусная ночлежка. Другие — что без колдовства здесь не обошлось. Болден следил за домом около недели и пришел к гораздо менее ужасному выводу: каждую ночь сюда приходило от тридцати до пятидесяти человек. Некоторые покупали дозу прямо в дверях, другие исчезали внутри. Доза крэка стоила десять баксов. Болден прикинул, что каждый покупатель брал от десяти до двадцати доз. Как ни крути, даже по самым скромным подсчетам к утру набиралось не меньше трех тысяч баксов.

— А с чем мы пойдем? — спросил Фил.

— С боевыми шестами, — ответил Болден.

— С шестами? Ты чё, издеваешься? У любого дилера есть пушка. Всем известно.

— С шестами, — повторил Болден. — Когда знаешь, как ими пользоваться, больше ничего не нужно.

В последнее время у Болдена появился особый интерес к своей личности. Частично потому, что он не вписывался ни в одну компанию в школе, а частично из-за вывода, который сделал относительно своего происхождения. Он не был чернокожим, латиноамериканцем, китайцем, евреем или поляком. Во всяком случае, фамилия у него английская. В Чикаго, где каждый был откуда-нибудь, ближайшей этнической группой, к какой он мог себя причислить, оставались ирландцы.