Клуб патриотов - Райх Кристофер

Пендлтон вернулся к письменному столу и перевернул несколько листков. Внезапно он хлопнул по этим бумагам:

— Вот! Смотрите! Телефонные звонки. Среда. Четверг. Пятница. Так что не надо мне говорить, что «Цербер» ошибся. Эта система обошлась правительству в восемьсот миллионов долларов. Она просто не может ошибаться.

Гилфойл придерживался другой точки зрения. Он спокойно стоял, сцепив руки за спиной.

— Может, неверна исходная информация. Вы же понимаете: загрузили неаккуратно собранные данные, вот и получили. На полную мощность мы работаем всего несколько месяцев. Существует множество…

— Неаккуратно собранные данные? — Пендлтон покачал головой. — «Цербер» берет информацию прямо из телефонной компании «Ма Белл». Ему никто не говорит, куда смотреть. Он сам находит информацию. Нарушение четвертого класса! Это означает четыре регистрации враждебных намерений. «Цербер» не может ошибиться. Он просто этого не умеет. — Сделав паузу, Пендлтон провел пальцами по губам, изучающе глядя на Гилфойла. — Может, пора признать, что машина разбирается лучше вас?

Гилфойл промолчал.

Иногда он стоял так тихо, что Пендлтону казалось: перед ним не человек, а мумия.

Пендлтон подошел к окну, занимавшему всю стену. На севере его взгляд уперся в темную свинцовую змею — реку Потомак, а дальше за ней до самого горизонта тянулись Мемориал Линкольна, Зеркальный пруд, памятник Вашингтону, и в конце Эспланады сквозь тучи виднелся купол Капитолия. От этого вида у него мурашки побежали по спине. Там заседало правительство величайшей империи в истории человечества. Ее размерам позавидовали бы даже древние римляне, и Пендлтон был в самом сердце этого правительства — одним из игроков. И весьма влиятельным.

Он стоял, скрестив руки на груди, одетый в костюм-тройку благородного серого цвета, в зашнурованных, до блеска начищенных туфлях, образцовый представитель правящего класса. Шестьдесят семь лет, высокий и худощавый, строгое скептическое лицо, какое обычно бывает у киношных дипломатов и шпионов. В свое время он успел побывать и тем и другим, как и его отец, и отец его отца, и так далее вглубь истории страны, до самой революции. Его можно было бы назвать красивым, если бы не густые брови, которые топорщились, как колючий кустарник, и придавали ему диковатый, непредсказуемый вид. Его волосы, некогда иссиня-черные, теперь поредели и стали почти седыми. Он смазывал их «Брилкримом» и, тщательно разделив на косой пробор, зачесывал на правую сторону. Такую прическу он носил с 1966 года, когда молоденьким лейтенантом служил в морской пехоте в Республике Вьетнам, и с тех пор не видел причины менять эту привычку. Приятные воспоминания.

Неожиданно повернувшись, он посмотрел на Гилфойла:

— В чем же проблема?

— Возникла непредвиденная ситуация.

— Мне следовало догадаться. Вы мой единственный сотрудник, кто предпочитает сообщать мне хорошие новости по телефону и плохие — при личной встрече. Итак?

— Взяли мы его чисто. Но потом все пошло не так гладко.

— Подробнее, пожалуйста.

— Болден здорово испортил наружность одному из моих людей. Как только его немного подлатают, тут же переправят в центр города в штаб-квартиру нью-йоркской полиции.

— Вы хотите сказать, сейчас он в камере? — Пендлтон быстро заморгал, чувствуя, как у него учащенно забилось сердце. — Ничего себе «непредвиденная ситуация»! Да это хуже ядерной войны!

— В данный момент последствия ликвидируются. К полудню наш человек будет чист как стеклышко.

— Получается, что какой-то банкир из «Харрингтон Вайс» справился с контрактником «Сканлона», которому присвоен уровень «может принимать самостоятельные решения»?

— Вот именно.

— Но речь идет о людях, которых специально учили убивать! Спецназ! Зеленые береты!

Гилфойл кивнул и отвел взгляд. Он был почти готов принести извинения.

— Все равно я бы посоветовал вам оставить это дело, — произнес он. — Болден — деловой человек, вы и сами отлично это знаете. И как я уже сказал, он не тот, кто нам нужен.

— Нет, вот теперь он именно тот! — со злостью воскликнул Пендлтон, оправившись от потрясения. Не хватало еще здесь напортачить! Да еще и когда его очередь стоять у руля. Его просто не поймут. — Теперь этот парень все знает.

— Ну, может, знает несколько слов, не более того. К тому же он не понимает их истинного значения. Через неделю он их и не вспомнит.