Крутой вираж - Фоллетт Кен

— Да, это было ужасно. Я весь день проплакала.

— Вы с ним были очень близки?

— Мы встречались всего три раза, и я не была в него влюблена, но все равно я очень переживала. — В глазах у нее появились слезы.

Харальд, к своему стыду, в глубине души обрадовался тому, что она не была влюблена в Пола.

— Ты знаешь, как это произошло?

— Нет. Военные все держат в секрете. Просто сообщили, что самолет потерпел аварию и подробности выясняются.

— Может, они что-то скрывают?

— Что, например? — спросила она резко.

Но Харальд не мог поделиться с ней своими соображениями, не выдав собственной связи с Сопротивлением.

— Может, самолет был плохо отлажен.

— Чтобы скрыть такое, они не стали бы прикрываться военной тайной.

Харальд понял, что обидел ее.

— Пожалуй, ты права, — сказал он. Сказал неискренне, но лишь потому, что не хотел с ней ссориться.

— Мне надо вернуться, пока не заперли дверь, — холодно сказала Карен.

— Спасибо за ужин и за одеяла. Ты — ангел милосердия.

— Роль мне несвойственная, — сказала она, слегка смягчившись. — Спокойной ночи.

На узкой кровати в деревенской гостинице на острове Борнхольм Гермия спала отвратительно. Ей было от чего нервничать — она находилась на оккупированной территории с поддельными документами в кармане.

В Стокгольме они с Дигби еще раз ушли от немецкой слежки и отправились поездом на южное побережье. В рыбацкой деревушке под названием Калвсби они нашли рыбака, который согласился переправить ее на Борнхольм. Она попрощалась с Дигби и поднялась на борт суденышка. А он собирался на день в Лондон — отчитаться перед Черчиллем, после чего должен был вернуться в Калвсби и ждать ее возвращения.

Вчера на рассвете рыбак высадил ее с велосипедом на пустынном берегу и пообещал вернуться через четыре дня. Она доехала до развалин замка Хаммерсхуз и весь день прождала Арне. Он не появился.

Она велела себе не отчаиваться. Скорее всего, он не успел на вечерний паром из Копенгагена. Значит, он придет на свидание утром.

Под вечер она поехала в ближайшую деревню, где без труда устроилась на ночлег. Утром Гермия оделась и спустилась вниз к завтраку. В столовой был еще один постоялец — мужчина средних лет.

— Доброе утро! Меня зовут Свен Фромер, — сказал он с дружелюбной улыбкой.

Гермия старалась держаться как можно непринужденнее.

— А меня Агнес Рикс. Чудесная сегодня погода. — Она положила себе овсянки, залила ее холодным молоком и принялась есть.

Свен улыбнулся и сказал:

— Очень по-английски.

Она в ужасе уставилась на него. Как это он ее раскусил?

— Что вы имеете в виду?

— То, как вы едите озсянку.

Он-то налил молоко в стакан и запивал им кашу. Она отлично знала, что датчане едят овсянку именно так.

— Мне так больше нравится, — сказала она. — Так каша получается не очень горячая, и можно есть быстрее.

— Девушки вечно куда-то спешат. А вы откуда?

— Из Копенгагена.

— Я тоже.

— Приехали отдохнуть?

— Увы, нет. Я землемер. Впрочем, работа моя закончена, домой мне только завтра, поэтому сегодня я собираюсь покататься по окрестностям и вечерним паромом отбыть. Буду рад, если вы составите мне компанию.

— Я помолвлена, — твердо ответила Гермия.

— И тем не менее я буду рад вашему обществу.

— Прошу, не обижайтесь, но мне хотелось бы побыть одной.

— Понимаю. Надеюсь, вас не обидело мое предложение.

— Оно мне польстило, — ответила Гермия, очаровательно улыбнувшись в ответ.

Вошел еще один постоялец, мужчина в костюме. По-датски он говорил с немецким акцентом.

— Доброе утро! Меня зовут Хельмут Мюллер.

У Гермии забилось сердце.

— Доброе утро, — ответила она. — Агнес Рикс.

Мюллер обернулся к Свену, но тот встал и, демонстративно не обращая внимания на вновь прибывшего, вышел.

Мюллер сел. Вид у него был обиженный. Гермия старалась держаться как ни в чем не бывало.

— Откуда вы, герр Мюллер?

— Я родом из Любека.

— Вы хорошо говорите по-датски.

— Когда я был ребенком, наша семья приезжала сюда отдыхать.

— Желаю вам приятно провести время, — сказала Гермия, вставая.

— Благодарю. И вам того же.

Она вышла из столовой, размышляя, не слишком ли любезно себя вела. Излишнее дружелюбие вызывает не меньше подозрений, чем враждебность.