Инферно - Браун Дэн

- Фреска Вазари, - прошептала Сиенна, - ты сказал, что она находится в Зале Пятисот?

Лэнгдон кивнул и указал через переполненный атриум на портик, который открывал вход в каменный зал. - К сожалению, надо пройти через этот атриум.

- Ты уверен?

Лэнгдон кивнул. - Нам никогда не удастся пройти незамеченными.

- Они - государственные служащие. Мы им не интересны. Просто иди как будто имеешь к этому отношение.

Сиенна потянулась и мягко поправила пиджак Лэнгдона от Бриони и его воротник. - Ты выглядишь очень солидно, Роберт. - Она одарила его скромной улыбкой, привела в порядок собственный свитер и отправилась вперед.

Лэнгдон поспешил за нею, они оба целеустремленно шагали к атриуму. Когда они вошли туда, Сиенна начала говорить с ним на быстром итальянском — что-то о субсидиях фермерам — неистово жестикулируя во время разговора. Они придерживались внешней стены, держась на расстоянии от других. К изумлению Лэнгдона ни один сотрудник не обратил на них никакого внимания.

Когда атриум был позади, они быстро направились в коридор. Лэнгдон вспомнил шекспировскую театральную афишу. Озорной Пак. - Ты - настоящая актриса, - прошептал он.

- Мне уже доводилось играть, - машинально ответила она до странности далёким голосом.

Еще раз Лэнгдон почувствовал, что в прошлом этой молодой женщины было больше душевной боли, чем он себе представлял, и он испытал нарастающее чувство раскаяния в том, что впутал ее в эту передрягу. Он напомнил себе, что единственный выход в такой ситуации - просто пережить это.

Продолжай двигаться через туннель … и молись выйти к свету.

Когда они приблизились к галерее, Лэнгдон с облегчением понял, что с его памятью все в порядке. На маленькой табличке со стрелкой на углу была указующая надпись: SALONE DEI CINQUECENTO(ит.). Зал Пятисот, подумал Лэнгдон, гадая, какие ответы их там ожидали. Правду можно увидеть только глазами смерти. Что это могло значить?

- Возможно, помещение пока заперто, - предупредил Лэнгдон, когда они подошли к углу. Хотя Зал пятисот обычно посещают туристы, дворец в то утро ещё не был для них открыт.

- Ты слышишь это? - спросила Сиенна, резко останавливаясь.

Лэнгдон слышал. Из-за самого угла раздавалось громкое жужжание. Успокойте меня, что это не комнатный беспилотник. Лэнгдон осторожно выглянул за угол портика. В трёх десятках метров была на удивление простая деревянная дверь, которая вела в Зал пятисот. К досаде, прямо перед ними тучный хранитель музея вымученными кругами толкал перед собой электрополотёр.

Привратник.

Внимание Лэнгдона привлекли три знака на пластмассовой табличке у двери. Доступные к расшифровке куда менее опытному специалисту по символике, это были общеизвестные перечёркнутая видеокамера, перечёркнутая чашка и ещё парочка угловатых фигур - мужчины и женщины.

Лэнгдон взял инициативу на себя, быстрым шагом направившись к хранителю и перейдя на трусцу по мере приближения. Сиенна бросилась за ним, чтобы поддержать.

Хранитель посмотрел с удивлением. - Господа?! - И протянул руки, чтобы остановить Лэнгдона и Сиенну.

Лэнгдон с усилием улыбнулся мужчине - скорее, даже, сморщился - и указал на знаки у двери. - Туалет (ит.), - произнёс он сдавленным голосом. Это не было вопросом.

Хранитель музея мгновение поколебался, собираясь отказать им в просьбе, но в конце концов, видя, как Лэнгдон изображает перед ним недомогание, сочувственно кивнул и дал им знак проходить.

Когда они достигли двери, Лэнгдон быстро подмигнул Сиенне. - Сочувствие - универсальный язык.

ГЛАВА 35

Когда-то Зал Пятисот был самым большим залом в мире. Он был построен в 1494 году, чтобы предоставить зал для заседаний всему Consiglio Maggiore — Великому Совету республики ровно для пятисот участников — из чего зал почерпнул свое название. Несколько лет спустя, по воле Козимо I, зал был отремонтирован и существенно увеличен. Козимо I, самый влиятельный человек в Италии, выбрал в качестве куратора и архитектора проекта великого Джорджио Вазари.

Проявив исключительную изобретательность, Вазари заметно приподнял имевшуюся крышу, позволив естественному свету проникать внутрь через высоко расположенные фрамуги с четырёх строн помещения, что создавало элегантно организованное пространство для демонстрации лучших во Флоренции образцов архитектуры, скульптуры и живописи.

Пол этой комнаты всегда притягивал взгляд Лэнгдона, мгновенно сообщая, что это было необычное помещение. Каменный паркет малинового цвета, покрытый черной сеткой, придавал двадцати тысячам квадратных футов пространства атмосферу солидности, глубины и баланса.

Лэнгдон медленно перевел взгляд на дальнюю стену комнаты, где шесть динамических скульптур - Подвиги Геракла - были выстроены вдоль стены как боевая фаланга. Лэнгдон намеренно проигнорировал неоднократно опороченных Геракла и Диомеда, чьи обнаженные тела слились в нелепом поединке, включавшем в себя креативное “сжатие пениса”, которое всегда вызывало у Лэнгдона раздражение.

Гораздо приятней на вид была захватывающая скульптура Микеланджело “Дух свободы”, стоявшая справа и возвышающаяся в центральной нише южной стены. Высотой почти девять футов скульптура предназначалась для гробницы ультраконсервативного Папы Юлия II - Папы Ужасного (ит.) - правление которого Лэнгдон всегда считал ироничным, учитывая точку зрения Ватикана на гомосексуализм. Статуя изображала Томмазо Кавальери, молодого человека, в которого Микеланджело был влюблен большую часть своей жизни и которому посвятил более трехсот сонетов.

- Не могу поверить, что никогда не бывала здесь, - прошептала Сиенна рядом, ее голос внезапно стал спокойным и почтительным. - Так … красиво.

Лэнгдон кивнул, вспоминая свой первый визит в эту комнату - по случаю грандиозного концерта классической музыки с участием всемирно известной пианистки Мариель Кеймель. Хотя этот большой зал первоначально был предназначен для частных политических встреч и аудиенций великого герцога, сейчас в нем чаще выступали известные музыканты, лекторы и проводились торжественные ужины - от историка искусств Маурицио Серачини до усеянного звездами, черно-белого праздничного открытия Музея Гуччи. Лэнгдон иногда задумывался, как бы себя чувствовал Козимо в своем строгом частном зале вместе с директорами и моделями.

Теперь Лэнгдон поднял глаза на огромные фрески, украшающие стены. Их невероятная история содержала в себе неудачную экспериментальную технику живописи Леонардо да Винчи, результатами которой стал “разрушающийся шедевр”. Здесь также находилось художественное “сражение”, возглавленное Пьером Содерини и Макиавелли, которые столкнули друг с другом двух титанов эпохи возрождения - Микеланджело и Леонардо - командуя ими в создании фресок на противоположных стенах той же комнаты.