Девушка, которая взрывала воздушные замки - Ларссон Стиг

Боргшё задумчиво кивнул.

— О'кей. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Когда Анника Джаннини в среду вечером, возвращаясь в Стокгольм, села на Гётеборгском центральном вокзале в поезд Х2000, она чувствовала себя усталой и раздраженной. Ей казалось, что в последний месяц она просто живет в этом поезде и практически перестала видеться с семьей. Анника сходила в вагон-ресторан за кофе, вернулась на свое место и открыла папку с записями последней беседы с Лисбет Саландер, которая явилась дополнительной причиной ее усталости и раздражения.

Она темнит, думала Анника Джаннини. Эта глупышка не рассказывает мне правды. И Микке тоже темнит. Одному богу известно, чем они занимаются.

Анника также констатировала, что, поскольку брат и клиентка не имеют возможности общаться, заговор — если таковой существует — возник сам собой, они молчат о вещах, о которых им кажется естественным молчать. Неизвестно, в чем тут дело, но Микаэль Блумквист считает необходимым что-то скрывать.

Анника боялась, что речь идет о вопросах морали, которая являлась слабой стороной брата. Он считал себя другом Лисбет Саландер. Анника знала своего брата и его граничащую с тупостью лояльность по отношению к людям, которых он однажды причислил к друзьям, даже если друг оказывался несносен и стопроцентно ошибался. Ей также было известно, что Микаэль мог мириться со множеством глупостей, но что существовала некая граница, переходить которую нельзя. Где именно эта граница пролегала, зависело от конкретного лица, но Анника помнила случаи, когда Микаэль полностью порывал отношения с бывшими друзьями, если те совершали нечто, на его взгляд, аморальное и неприемлемое. Тогда он бывал непреклонен, разрыв происходил раз и навсегда и обсуждению не подлежал. Микаэль даже не отвечал на телефонные звонки, если указанное лицо звонило, чтобы униженно попросить прощения.

Что происходило в голове Микаэля Блумквиста, Анника Джаннини понимала, но не имела ни малейшего понятия о том, что творилось в голове Лисбет Саландер. Иногда ей казалось, что там полнейший штиль.

Микаэль говорил ей, что Лисбет Саландер бывает порой своенравной и не идет на контакт. До встречи с Лисбет Анника думала, что так будет лишь поначалу и весь вопрос в том, чтобы завоевать ее доверие. Однако после месяца бесед — правда, первые две недели прошли впустую, поскольку клиентка была не в силах поддерживать разговор, — Анника констатировала, что их общение по большей части является односторонним.

Также ей казалось, что Лисбет Саландер временами, похоже, пребывает в глубокой депрессии и не проявляет ни малейшего интереса к своему будущему. Она будто бы не понимала или не хотела понимать того, что Анника сможет ее полноценно защищать, только если получит доступ абсолютно ко всем фактам. Работать в потемках она не могла.

Лисбет Саландер была угрюма и немногословна. Она подолгу задумывалась, но, когда говорила, формулировала мысль четко. Часто она вообще не отвечала, а иногда вдруг выдавала ответ на вопрос, заданный Анникой несколькими днями раньше. Во время полицейских допросов Лисбет Саландер сидела в постели, словно воды в рот набрав, и смотрела прямо перед собой. Исключение составляли случаи, когда инспектор Маркус Эрландер спрашивал ее о том, что ей известно о Рональде Нидермане; тогда она смотрела на него и отвечала на вопросы по-деловому. Но стоило ему сменить тему, как она теряла интерес и снова устремляла взгляд вперед.

Анника была готова к тому, что Лисбет ничего не скажет полиции. С властями она не общалась из принципа, что в данном случае было к лучшему. Хотя Анника периодически чисто формально и призывала клиентку отвечать на вопросы полиции, на самом деле полное молчание Саландер ее очень устраивало. Причина была проста: последовательное молчание не содержало никакой лжи, в которой ее смогли бы уличить, и никаких противоречивых рассуждений, которые бы представили ее в суде в невыгодном свете.

Однако Аннику удивляла неколебимость клиентки. Однажды, оставшись один на один с Лисбет, она спросила, почему та чуть ли не демонстративно отказывается разговаривать с полицейскими.

— Они извратят мои слова и обернут их против меня.

— Но если ты не станешь ничего объяснять, тебя осудят.

— Ну и пусть. Я этой каши не заваривала. А если им хочется меня за нее осудить, это их проблема.

Аннике же Лисбет Саландер постепенно рассказала почти обо всем, что произошло в Сталлархольме, правда, слова из нее приходилось буквально вытягивать. Только об одном она отказывалась говорить — о том, откуда у Магге Лундина взялась пуля в ноге. Как Анника ни приставала к ней с этим вопросом, Лисбет Саландер только дерзко смотрела на нее, улыбаясь своей кривой улыбкой.

Она рассказала и о происшедшем в Госсеберге, правда, умолчав о причинах, по которым выслеживала своего отца. Приехала она туда с целью его убить — как утверждал прокурор — или чтобы его образумить? С юридической точки зрения разница была огромной.

Когда Анника заговорила о ее бывшем опекуне, адвокате Нильсе Бьюрмане, Лисбет сделалась еще более немногословной. Она регулярно отвечала, что не убивала его и что это не входит в выдвинутое против нее обвинение.

А когда Анника коснулась ключевого момента во всей истории — роли доктора Петера Телеборьяна в событиях 1991 года, Лисбет окончательно замолчала.

«Это никуда не годится, — сделала вывод Анника. — Если Лисбет мне не доверяет, мы проиграем процесс. Мне необходимо поговорить с Микке».

Лисбет Саландер сидела на краю кровати и смотрела в окно, из которого ей был виден фасад по другую сторону автостоянки. Ее никто не беспокоил, и с тех пор, как Анника Джаннини встала и в порыве гнева захлопнула за собой дверь, она просидела неподвижно уже больше часа. Снова прорезалась головная боль, но не сильная и какая-то отдаленная, однако чувствовала она себя отвратительно.

Она разозлилась на Аннику Джаннини. С практической точки зрения Лисбет было ясно, зачем адвокат постоянно копается в деталях ее прошлого. Умом она понимала, для чего Аннике нужны абсолютно все факты, но ей совершенно не хотелось рассказывать о своих чувствах и действиях. Ее жизнь не должна никого касаться. Она не виновата в том, что ее отцом оказался патологический садист и душегуб. Она не виновата в том, что ее брат — профессиональный убийца. Слава богу, никому не известно, что он ее брат, иначе бы это тоже наверняка поставили ей в вину во время психиатрического обследования, которое рано или поздно будет проводиться. Она не убивала Дага Свенссона и Миа Бергман. И не она назначила себе опекуна, оказавшегося скотиной и насильником.

Тем не менее именно ее жизнь выворачивают наизнанку и ей приходится объясняться и просить прощения за то, что она себя защищала.

Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. В конце концов, главное быть в ладу с собой. Она не ждала, что кто-нибудь станет ей другом. Чертова Анника Джаннини, вероятно, стоит на ее стороне, но тут дружба носит профессиональный характер, поскольку та ее адвокат. Где-то еще имеется Чертов Калле Блумквист — Анника о брате особенно не распространялась, а Лисбет никогда о нем не спрашивала. Она не рассчитывала, что он станет особенно надрываться после того, как убийство Дага Свенссона раскроют и у него появится желаемый материал.

Ее интересовало, что думает о ней после всего произошедшего Драган Арманский.

Было любопытно, как расценивает ситуацию Хольгер Пальмгрен.

Анника Джаннини говорила, что они оба заняли место в ее углу ринга, но это ведь только слова. Они ничего не могут сделать, чтобы решить ее личные проблемы.

Она задумалась о том, какие чувства испытывает к ней Мириам By.

Задумалась над собственными чувствами по отношению к самой себе и пришла к выводу, что по большому счету собственная жизнь ей безразлична.

Внезапно ее одиночество нарушили — охранник вставил ключ в замок и впустил к ней доктора Андерса Юнассона.

— Добрый вечер, фрёкен Саландер. Как мы себя сегодня чувствуем?

— О'кей, — ответила она.

Он проверил ее журнал, чтобы убедиться в отсутствии высокой температуры. Лисбет привыкла к визитам, которые он наносил ей раза два в неделю, и из всех людей, занимавшихся ею и тыкавших в нее пальцами, только к нему она испытывала определенную долю доверия. Она ни разу не заметила, чтобы он на нее странно косился. Он заходил к ней в палату, немного с ней разговаривал и проверял, как себя чувствует ее тело. Не задавал вопросов о Рональде Нидермане или Александре Залаченко, не спрашивал, в своем ли она уме или почему полиция держит ее под замком. Его, похоже, интересовало лишь, как работают ее мышцы, как продвигается заживление раны мозга и как ее самочувствие в целом.