Хлорофилия - Рубанов Андрей

– Даже так?

– А по-другому не бывает. Вернется он, заметь, весь в долгах. Ему там с радостью в долг дадут. И по дружбе дадут, и в долг. Это у вас, людоедов, на восьмидесятых, на самом солнышке, никто никому не должен. А внизу, где мокрицы бегают и плесень по стенам, – там, господин Герц, каждый должен каждому! Захочешь – дадут хоть сто миллионов наличными. Можно мякоть в долг взять. Можно женщину одолжить. Только если в срок не вернешь – тебя в инкубатор отправят. Слышал про инкубатор?

– Смутно.

– Это лечебница такая, – весело объяснил Годунов. – Первоклассная. Там тебя обследуют, здоровье проверят. Продуют легкие чистым кислородом, кровь очистят, грязь и токсины выведут. Будешь как новенький… А потом… – гений сделал небрежный жест, – распилят на части. Бережно. Почки, печень, селезенку – продадут. Глаза тоже. Сейчас, говорят, глаза в дефиците, спрос намного превышает предложение… Само собой, попутно государственный микрочип вырежут. И какой-нибудь веселый парень будет получать с китайского депозита твою персональную долю.

Савелий подумал и тихо спросил:

– Слушай, Гарри… а… ты там… это… Когда жил внизу… никому не задолжал?

– Было дело, – хладнокровно ответил гений. – Только я все отдал. С процентами. Чудом в инкубатор не попал… – Он нахмурился. – А теперь хватит мемуаров. Кто тут шеф – я или ты? Давай работать. Тебя искала Валентина. У нее есть новости.

Герц нажал кнопку и особым баритоном босса (три недели тренировался) потребовал принести воды, вызвать Валентину, подготовить к проверке макет очередного номера, накидал еще каких-то распоряжений – обозначил начало нового рабочего дня. Опустил глаза – ковер кабинета до сих пор хранил следы инвалидной коляски великого Пушкова-Рыльцева.

Месяц назад старик заявил, что Савелий готов к самостоятельной деятельности. После чего затворился в квартире и запретил беспокоить даже в случае атомной войны.

Когда Валентина вошла, Годунов засуетился и поспешно сбежал в угол – сел там на диван, закинул ногу на ногу и стал изучать фигуру женщины пристальным взглядом ценителя.

– Говорят, у тебя есть новости, – обратился к ней Герц.

– Еще какие. – Серьезная Валентина оглянулась и посмотрела на Годунова, как учительница на двоечника.

Герц вздохнул:

– Терпеть не могу новости.

– Мне начать с главной? Или по порядку?

– Как хочешь, – величественно произнес шеф-редактор.

Валентина раскрыла папку.

– Аргентина выдворила сразу десять тысяч нелегальных гастарбайтеров. В основном граждан Франции и Бельгии.

– В задницу гастарбайтеров, – велел шеф-редактор. – Это не новости. Неинтересно.

– Дальше будет веселее, – обнадежила Валентина. – Иван Европов сделал очередное заявление…

– Валентина, – вдруг перебил Годунов из своего угла, – ты ведь замужем, да?

Валентина вздохнула:

– Я тебе сто раз повторяла. Я замужем, но с мужем не живу.

– Годунов, не мешай работать, – буркнул Савелий.

– Пардон. – Гений заерзал задом. – Просто мне нравится, как наша уважаемая Валентина произносит эту фразу: «Я замужем, но с мужем не живу!» Звучит как стихи. Отличная аллитерация, три «ж» в одной строке…

– Иван Европов, – невозмутимо продолжила Валентина, – объявил голодовку. Требует срочного выделения средств для изучения периферийных территорий.

– Голодающий Иван Европов, – ядовито произнес Годунов, – это круто. Вся Москва знает, что он конченый травоед и уже много лет не жрет человеческую пищу.

– Можешь доказать? – сухо осведомился Савелий.

– Конечно, могу. Я подрабатывал репетитором у сына его дилера. Только зачем что-то доказывать? Неужели, Герц, ты осквернишь страницы своего журнала репортажем про этого незначительного ублюдка?

– Если официально докажешь, что он травоядный, – мы его сотрем в порошок. Сделаем героем рубрики «Самый Лицемерный».

– Есть ребята и полицемернее, – пробормотал Годунов, глядя в сторону.

Савелий пожал плечами и сделал Валентине знак продолжать.

– В проекте «Соседи» очередной скандал…

– Жаль, – звучным баритоном перебил Годунов, – что ты замужем, Валентина!

– Заткнись, – повысил голос Савелий.

Валентина улыбнулась:

– Ничего. Он мне не мешает. Я привыкла.

– Протестую! – тут же воскликнул Годунов. – Ко мне нельзя привыкнуть! Я непредсказуем.