Похищение - Пиколт Джоди

Теперь-то я знаю.

По пути в тюрьму Мэдисон-Стрит я думаю, будет ли Софи помнить об этой поездке в Феникс, когда вырастет. Сможет ли оживить в памяти колючки кактуса, похожие на волоски на женских ногах? Вспомнит ли свою бабушку? Не забудет ли своего деда, спрятанного в тюрьму?

На самом деле ей не придется все это помнить.

И за это отвечаю лично я. По большому счету, что обязаны делать родители, если не поднимать оброненные их детьми предметы — сорванную одежку, упавшие сандалики, детали конструкторов, ностальгические нотки — и возвращать их владельцам в урочный час?

Кто такой родитель, если не человек, который защитит тебя и наверняка расскажет всю правду?

Я мечусь по тесной комнатушке, пока туда не вводят отца. Не в силах смотреть ему в глаза, я сосредотачиваюсь на порезе на его лице. Как будто кто-то провел рыбацким крючком ему по щеке. Я беру трубку.

— Кто тебя ранил?

— Да ерунда… — Он с напускной беспечностью касается щеки. — Я не думал, что ты так рано вернешься.

— Я тоже не думала. Прости, что пропустила твое слушание.

Отец пожимает плечами.

— У меня таких будет еще достаточно. А Эрик сказал мне правду? Ты действительно просила, чтобы я не признавал своей вины?

— Я люблю тебя, — говорю я, и глаза мои увлажняются. — Я хочу, чтобы ты поскорее отсюда вышел.

Он подается вперед, к разделяющему нас стеклу.

— Именно поэтому я вынужден был сбежать с тобою, Ди.

— Понимаешь, я бы и рада в это поверить… Но сегодня я встречалась с мамой.

Я вижу, как стремительно бледнеет его лицо.

— И как она?

— Ну… она же, можно сказать, чужой мне человек.

Он упирается ладонями в стекло.

— Делия…

— В смысле, Бетани?

Между нами по проводу словно пробегает электрический ток. Мы умолкаем.

— Ты действительно недовольна своей жизнью? — строго спрашивает отец.

— Я не знаю. Я понятия не имею, как прожила бы ее, если бы меня воспитывала мама. — Не дождавшись ответа, я продолжаю: — Ты знал, что она сберегла мое детское одеяльце? То, лоскутное. То, за которым я хотела вернуться, когда мы уехали, но ты мне не позволил. Ты знал, что она до сих пор празднует мой настоящий день рождения? Даже я этого не делала!

Отец тяжело опускается на табурет.

— Может, я чего-то не понимаю, так объясни мне! — Голос у меня становится слишком высоким и тонким. — Потому что женщина, с которой я только что говорила, так же, как и я, сожалеет об упущенных двадцати восьми годах!

— Да уж конечно, сожалеет, — бормочет отец, но так тихо, что я сомневаюсь, не ослышалась ли.

— Что она тебе сделала? — хриплым шепотом спрашиваю я. — Чем она так тебе насолила, что в отместку ты решил похитить меня?

— Дело не в том, что она сделала мне, — отвечает папа. — Дело в том, что она сделала тебе. — На виске его бешено пульсирует вена. — Мы все же вернулись за твоим одеялом. Мы вошли в дом, и ты споткнулась о свою мать, без сознания лежавшую на полу. И я могу запросто описать твою жизнь, какой бы она была, если бы ты осталась с ней. Собираясь в садик, ты бы сама готовила себе завтрак, потому что у мамы слишком сильное похмелье. Тебе приходилось бы постоянно проверять бачок унитаза и выбрасывать спрятанные там бутылки водки. Ты бы постоянно думала: неужели она не любит меня настолько, чтобы бросить пить? Делия, твоя мать была алкоголичкой. Она о себе не могла позаботиться, не то что о ребенке. Вот от какой «чудесной» семьи я тебя спас. Вот что я скрывал. Вот от чего я хотел тебя оградить.

Я, покачнувшись, отступаю назад, и телефонный провод свисает, как пуповина. Моя работа уже столько раз преподносила мне этот урок: когда что-то ищешь, будь готова принять любую находку. Ибо далеко не всегда ты находишь то, что потеряла.

— Я подарил тебе мать, которой у тебя не было, — заклинает отец. — Если бы я сказал тебе правду, если бы сказал, какая она на самом деле, разве тебе не было бы хуже? Разве эта утрата не была бы горше?

Еще примерно год после маминой «смерти» я подбегала к двери всякий раз, когда нам звонили. Я была уверена, что отец ошибся. Что мама может прийти в любой момент — и мы снова заживем счастливо.

Но она не пришла. Но не потому, что умерла, как меня заверил отец, а потому что ее никогда не существовало.

Я роняю телефонную трубку и отворачиваюсь от плексигласовой перегородки. Я не оборачиваюсь даже тогда, когда он начинает поочередно выкрикивать оба моих имени и его уводит надзиратель.