Похищение - Пиколт Джоди

Пить я никогда не умела. Даже в университете меня начинало тошнить после второй бутылки пива, а крепкий алкоголь погружал меня в мучительные размышления типа «откуда на столе эти коричневые пятна» или «почему никому не пришло в голову вычистить мошкару из вентилятора в женском туалете».

Я долгое время не знала, что Эрик — алкоголик. Выпив, он становился еще очаровательнее, общительнее и веселее. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять: он ведет себя одинаково не потому, что не пьянеет, а потому что я фактически не вижу его трезвым.

Душа компании, который умеет сделать молекулу углерода из зубочисток и вишен и заставляет японских туристов в баре хором распевать «Желтую подводную лодку», теряет львиную долю обаяния, когда забывает забрать тебя после работы, или лжет по поводу того, где шлялся всю ночь, или не может утром вести связную беседу, пока не похмелится. Я потому так долго и сомневалась, выходить ли за него, — я не хотела, чтобы мой ребенок рос с таким безответственным эгоистом.

Как же я могу винить отца за то, что он не хотел такой судьбы своей дочери?

Подъезжая к маминому дому во второй раз, я дрожу от огорчения. Она выходит мне навстречу со ступой и пестиком; смесь явно пахнет розмарином. Когда она видит меня, лицо ее начинает светиться.

— Заходи!

— Это правда?

— Что «это»?

— Что ты алкоголичка.

Улыбка вмиг гаснет. С ее лица как будто сковыривают слой краски. Оглянувшись по сторонам, как бы проверив, никто ли меня не слышал, мама заводит меня в дом. Какая-то часть моей души умирает от желания услышать, что это всего лишь очередная папина выдумка. Новая ступенька в его хитроумном плане, призванном пробудить во мне ненависть к родной матери.

Но она убирает непослушные пряди волос с лица и прячет их за уши.

— Да, — набравшись храбрости, отвечает она. — Я алкоголичка. — Она скрещивает руки на груди. — И я не выпила ни капли за последние двадцать шесть лет.

Чистосердечное признание порой заставляет плакать даже камень.

— Почему ты мне не сказала?

— Ты не спрашивала, — тихо говорит мама.

Но все равно это ложь, пусть и невысказанная. Когда ты называешь несуществующую связь просто потому, что тебе хочется, чтобы она существовала, — это ложь. Ложь — это когда говоришь себе, что вы будете ходить друг к другу на обед, и обмениваться семейными рецептами, и делать еще множество вещей, которые, как мне представлялось в фантазиях, дочери делают вместе с матерями. Как будто это поможет сблизиться… Нельзя начать с того, на чем вы остановились. Так попросту не бывает.

Она протягивает руку, я отшатываюсь, и в глазах ее блестят слезы.

— Ты пришла сюда, ты была рада видеть меня, — говорит она. — Я подумала, что если скажу, то снова тебя потеряю.

— Ты пытаешься выставить себя невинной жертвой, — набрасываюсь на нее я.

— Я и была жертвой. Возможно, я не была идеальной матерью, но я была твоей матерью, Бет. И я любила тебя.

Прошедшее время.

— Меня зовут не так, — поджав губы, отвечаю я. И ухожу снова, на этот раз по доброй воле.

Однажды во время снежного бурана нас с Гретой вызвали на поиски девочки-подростка, оставившей предсмертную записку и исчезнувшей без следа. Отец, растивший ее один, сходил с ума. Дело было в Мередите, в Озерном Крае. Тамошние полицейские пытались идти по горячим следам, но снег валил такой густой, что следы мгновенно терялись.

Местным жителям в тот вечер рекомендовали оставаться дома, а потому единственным транспортом, попавшимся мне на пути, были плуги и машины-пескометы. Меня сразу же отвели к отцу девочки. Он раскачивался в кресле, прижав к губам кулак, словно боялся закричать.

— Мистер Дамато, а у Марии есть «свое» место? То, куда она ходит, когда хочет побыть одна.

Он покачал головой.

— Я о таком не знаю.

— Вы могли бы показать мне ее комнату?

Он отвел меня в типичную комнату девчонки-тинэйджера: двуспальная кровать, книжные стеллажи из ящиков из-под молока, ноутбук, гелевый светильник. Типичная-то типичная, но абсолютно чистая. Кровать застелена, на столе — ни единой бумажки. Одежда аккуратно развешана в шкафу. В мусорной корзине пусто.

Поскольку Мария Дамато успела еще и постирать всю свою одежду, Грете пришлось довольствоваться найденными в шкафу туфлями. На улице нас тут же закружило в снежном хороводе. Грета двинулась на запад, к дороге, а оттуда свернула к лесу. Время от времени она перескакивала через сугробы; иногда я проваливалась в них по колено. Стоило открыть рот — и на языке появлялся вкус льда.