Известие о похищении - Маркес Габриэль Гарсиа

Едва обменявшись приветствиями с доном Фабио, Вильямисар понял, что старик уже получил полный отчет о переговорах в тюремной камере. Можно было не тратить время на предисловия. Альберто повторил, что ужесточение войны принесет гораздо больше вреда клану Очоа, большинство членов которого не имеют ничего общего с убийствами и терроризмом. Сейчас трое сыновей дона Фабио хоть и не на свободе, но в безопасности, зато что сулит им будущее, никто не может сказать. Дон Фабио заинтересован в мирном развитии событий больше чем кто бы то ни было, но не то что мир – даже перемирие невозможно, пока Эскобар не последует примеру его сыновей.

Старик слушал Вильямисара с бесстрастным вниманием, слегка кивая, когда что-то казалось ему справедливым. Потом в нескольких коротких и точных, как эпитафия, фразах изложил свою точку зрения. Любые действия невозможны без главного: личной встречи с Эскобаром. «Лучше всего начать именно с Пабло». И Вильямисар, как считал старик, для этого подходит, потому что Эскобар доверяет только тому, кто умеет держать свое слово.

– А вы, доктор, умеете, – подчеркнул в заключение дон Фабио. – Только надо ему это доказать.

Встреча с семьей Очоа, начавшаяся в тюремной камере в десять часов утра, закончилась в усадьбе Ла-Лома в шесть вечера. Главным было то, что Вильямисару удалось растопить лед недоверия. Снова забрезжила надежда достичь согласованной с правительством цели: добиться от Эскобара явки с повинной. Этой надеждой Вильямисару хотелось скорее поделиться с президентом. Но в Боготе его ждали плохие новости: президенту пришлось на себе испытать боль утраты похищенного родственника.

Дело в том, что двоюродного брата президента, его ближайшего друга детства Фортунато Гавирию Ботеро четверо вооруженных бандитов в масках похитили прямо из его дома в Перейре. Президент узнал об этом в пятницу на острове Сан-Андрес, где проводил региональный совет губернаторов. Тем не менее он не стал прерывать работу. Никто не знал, причастны ли к преступлению Подлежащие Экстрадиции. Ранним утром в субботу президент плавал с аквалангом, а когда вернулся на берег, ему сообщили, что найдено тело Фортунато. Он был захоронен тайком, без гроба, в чистом поле. При вскрытии в легких обнаружили землю – признак того, что похищенного закопали живьем. Похоже, это не наркомафия – за Эскобаром, вообще-то, такого не водится.

Президент хотел отменить региональный совет и немедленно лететь в Боготу, однако врачи ему запретили. Перелет раньше чем через сутки (или хотя бы полсуток) после часового погружения на глубину двадцать метров – дело опасное. Гавирия уступил и продолжил совет. Мрачное лицо президента на экранах телевизоров увидела вся страна. К четырем часам вечера истек минимальный установленный врачами срок, и Гавирия вернулся в столицу, чтобы заняться похоронами. Позже он вспоминал этот день как самый тяжелый в своей жизни и говорил с горькой иронией: «Я был единственным колумбийцем, у которого даже не было возможности пожаловаться президенту».

Сразу после обеда с Вильямисаром в тюремной камере Хорхе Луис Очоа отправил Эскобару письмо, в котором одобрял его намерение сдаться властям. Вильямисара он характеризовал как серьезного сантандерца, которому можно верить и с которым можно иметь дело. Эскобар ответил немедленно: «Передай этому сукину сыну, что мне не о чем с ним говорить». Марта Ньевес и Мария Лиа, сообщившие об этом Вильямисару по телефону, советовали не отчаиваться, возвращаться в Медельин и продолжить поиски контактов. На этот раз Альберто приехал один, без охраны. В аэропорту он взял такси и добрался до отеля «Интерконтиненталь», куда минут через пятнадцать за ним заехал один из водителей семьи Очоа. Местный парень лет двадцати, симпатичный и веселый, долго наблюдал за Вильямисаром в зеркальце и наконец спросил:

– Вам страшно?

Альберто только улыбнулся в зеркало.

– Не беспокойтесь, доктор, с нами вы в полной безопасности. Можете не сомневаться!

Эти слова добавили Альберто уверенности и вселили надежду, которая не покидала его ни на минуту во время дальнейших поездок. Он так никогда и не узнал, следили за ним или нет, но постоянно чувствовал опеку какой-то сверхъестественной силы.

Эскобар, похоже, вовсе не считал, что чем-то обязан Вильямисару за новый указ, открывший для него реальную возможность избежать экстрадиции. С холодной расчетливостью карточного шулера он, очевидно, рассматривал освобождение Беатрис как вполне достаточную плату за эту услугу, а старые долги, мол, тут ни при чем. И все же Очоа советовали Альберто проявить настойчивость.