Канал грез - Бэнкс Иэн

Она не испугалась; ей показалось, что некоторые испугались просто потому, что прекратилось движение, а значит — что-то случилось, дальше события могут принять нежелательный оборот, и все это окончится катастрофой, — но она не думала, что что-нибудь подобное может произойти, предстоит только долгое и скучное ожидание, а затем путешествие возобновится, какие-то разговоры продолжатся, какие-то прекратятся. В конце концов, все приедут туда, куда надо, кто-то сойдет на промежуточной станции, кто-то в Саппоро; кого-то встретят улыбки и заботливые руки, кто-то, опустив голову, выпуская облачка пара изо рта и носа, быстро пойдет прочь искать такси, и наконец все разбредутся в разные стороны и уедут на машинах, автобусах или на метро.

Жизнь не богата экзотикой, иногда поневоле обрадуешься даже неприятностям. Она поставила на стол локти, подперла голову рукой и стала изучать в окне собственное отражение.

Она была рада этой задержке. Иногда дела идут слишком гладко.

Это был своего рода тайм-аут, когда можно просто посидеть и подумать; на то, чтобы сесть и подумать, никогда не остается времени. Вся ее жизнь была распланирована, каждый месяц, неделя, день и даже час были расписаны по минутам в соответствии с той или иной функцией, они были наполнены обязанностями; некоторая же часть ее жизни, напротив, оставалась совершенно пустой — та, что не была связана с музыкой и предназначалась для друзей, для того, чтобы расслабиться и отдохнуть. Отдых. Большинству ее знакомых это понятие было, можно сказать, вообще незнакомо, но Хисако постоянно находила для отдыха дни и даже недели, не понимая, как люди могут обходиться почти без выходных. Она получала от своей работы огромнейшее наслаждение, но иногда ей требовалось от нее отдохнуть.

Как бы там ни было, но эта задержка в поезде, застрявшем в туннеле под морским дном, в то время когда где-то наверху рокочут волны, с которых штормовой ветер срывает брызги, была своего рода призом, подарком судьбы. Нежданно-негаданно у нее появился шанс взглянуть на свою жизнь со стороны и спокойно подумать. Она чувствовала, что ей это просто необходимо.

Санаэ Наритоми хотел на ней жениться.

Вода была теплой; попав под одежду, она нагрелась до температуры тела. Хисако чувствовала себя достаточно сильной, чтобы плыть так часами, для нее это был практически отдых. Двое боевиков, которые поднялись на судно, вышли на палубу и, встретившись, нервно замерли у леера; испанских слов, тем более на таком расстоянии, она не понимала, но по голосам можно было догадаться, что они потрясены и разозлены. Снова и снова она слышала слово «muerto». Она знала, что это значит, вполне могла понять. Muerto, muerto, muerto, muerto, muerto, muerto, muerto, muerto.

Небольшой пожар на понтоне постепенно совсем угас. Боевики присоединились к своим товарищам на катамаране и повернули лодку обратно к «Ле Серклю»; она последовала за ними.

Ей предстоял заплыв на длинную дистанцию.

Они встретились на банкете, который оркестр устраивал в честь его возвращения в Японию после десяти почти беспрерывных лет в Европе; сначала он там учился, потом сочинял музыку и дирижировал, затем настал вдруг его звездный час и он сделался знаменитостью — парижской, европейской, всемирной. Его портрет на обложке «Ньюсуика»; всевозможные приглашения; телевизионные передачи; фильм о его поездке с оркестром Халле^[57] по Советскому Союзу вышел на удивление занимательным, был тепло встречен критикой и получил приз в Каннах, а также принес немалые деньги, будучи выпущен в прокат; встречи со звездами и моделями, серия рекламных роликов с рекламой дорогого парижского одеколона. Плюс огромнейшая работа; коллеги-дирижеры только качали головами: молодость молодостью, но он быстро сгорит.

Она видела обложку «Ньюсуика». Сан, как его решили прозвать гайдзины, даже выглядел словно кинозвезда. Буйная шевелюра черных, как вороново крыло, длинных кудрей — наследие его евразийской матери, — обрамляющая выразительное лицо, бледное и хищноватое; редкая фотография без улыбки, усмешки, ухмылки. Если же он не улыбался, то источал романтическую мечтательность. Тогда ему только-только исполнилось тридцать, но выглядел он еще моложе. «Ньюсуик» заработал хорошие деньги на его портрете, ради которого многие девчонки посрывали со стен своих спален плакаты поп-звезд, чтобы вместо них повесить портрет Сана, улыбающегося немного исподлобья одновременно дерзкой и застенчивой улыбкой и глядящего на них из-под свесившейся на глаза густой челки.