Живая земля - Рубанов Андрей

– К черту, – сказал Денис. – Зачем его менять? Он и так сам собой меняется. Вы жили в одном мире, я живу в другом.

Годунов невесело рассмеялся?:

– Интересно. Ты молодой, сильный, умный – ты не хочешь изменить мир?

– Я его меняю, – сказал Денис. – Каждый день. Я ломаю башни. Я учусь в институте. Я люблю свою мать и свою девушку. Если я увижу, что кто-то ведет себя неправильно, – я подхожу и даю по шее. Это мой способ изменить мир. Я – не как вы, не сочиняю книг… Я не такой умный. Я не могу придумать что-то гениальное. Я не художник, не ученый и не изобретатель. Зато в моем присутствии никто не может обидеть слабого. Ударить женщину. Толкнуть старика. Обмануть наивного. Растлить ребенка. Так я меняю мир.

Годунов отодвинул пустую чашку.

– Тогда, – сказал он, – ты должен найти Глеба. Забрать у него семя и замуровать его. Или запустить в космос.

– Я? – переспросил Денис. – Я должен? Нет. Это мне не по силам. Мне казалось, что вы мне поможете, Гарри. Я думал, это вы, умный взрослый человек, заберете у меня семя. И отдадите тем, кто замурует или запустит в космос. А вы мне не помогли. Вы правильно сказали: скорее всего, за мной до сих пор следят. Потихоньку, издалека. Меня схватят сразу же, как только я возьму зародыш в руки…

Годунов помолчал. Теперь это было совсем старое существо. Серое, жалкое, со слезящимися глазами.

– Я искал, – угрюмо произнесло существо. – Я искал надежных людей пять месяцев. С тех пор, как ты исчез из-под Купола. Я прилетел сюда, Денис, не ради твоей матери. Я знал, что рано или поздно она перестанет есть свои таблетки. Она сидела на цереброне двадцать лет, это настоящий подвиг. Таблетки неплохие, они помогают, но жить от таблетки до таблетки – это сущий кошмар. Головные боли, нервные расстройства, депрессии, боль, страх – вот плата за то, чтоб оставаться человеком… Твоя мама, Денис, очень сильная женщина. Она ждала, когда ты вырастешь. И станешь взрослым…

Денис молчал. Гладил пальцем кожу журнала. Вырос ли я? Взрослый ли я? Раз мамы больше нет – значит, да. Вырос. Из праха к свету, по прямой.

– Я прилетел не к твоей маме, а к тебе, – повторило серое существо. – Чтобы рассказать про надежных людей. Я нашел их. Слава богу, их оказалось немало. Это не какие-то супермены, это обычные люди… Но если им не верить, тогда и жить незачем…

Годунов перегнулся через стол и зашептал:

– Все они сказали одно и то же: семя неуничтожимо. Замуровать его нельзя. Я сам видел, как росток стебля, вот такой, – Годунов показал мизинец, – пробил насквозь плиту из легированной стали. Про космос и говорить нечего. Это нам не по силам. Можно попробовать залить зародыш эластичной водонепроницаемой смолой, вывезти в океан… В какое-нибудь море Лаптевых. И бросить за борт. Но никто никогда так не делал, и неизвестно, как эта дрянь поведет себя… Еще вариант: есть люди, готовые забрать зародыш на хранение. Его положат в сейф, в одном из частных банков, вне российской юрисдикции…

Денис помолчал.

– А остальные семена? – спросил он. – Как быть с ними?

– Никак. Они останутся на своих местах.

– То есть наша затея не имеет смысла.

– В принципе, да. Но их станет на одно меньше. Уже неплохо.

Денис медленно убрал подарок – журнал отца – в сумку.

– Что же, – сказал он. – Вы правы. На одно меньше – уже неплохо… Только знаете что, Гарри? Я вам не верю.

Годунов моргнул.

– Пружинов сказал мне, что вы переехали под Купол не по своей воле. Вас заставили. Это правда?

Писатель опять сделался моложе. Он дернулся и стиснул кулаки. Улыбнулся и порозовел.

– Он сказал, – продолжил Денис, – что вам предложили выбор. Или ликвидация, или переезд в Новую Москву и работа под контролем.

– Не совсем так. Насчет ликвидации – это он наврал. Убивать – это не их метод. Они хуже умеют (Годунов яростно сощурился). Один укольчик – и человек становится немного глупее. Немного медленнее соображает. Сколько будет дважды два – помнит, а вот площадь круга вычислить – уже с трудом… Сначала они сделали презентацию. Вкололи слабый раствор. Все было очень грубо: пришли домой, дали по морде и выстрелили в ногу ампулой. Посмеялись и ушли. За следующую неделю я не смог написать ни строчки. Я жрал, спал, жил обычной жизнью – но мозги не работали. Я испугался. Потом действие препарата кончилось, и все стало как прежде. А еще через несколько дней они опять заявились. Уже с документами. Или подписывай, или получаешь полную дозу и идешь на слом, махать кувалдой… У них тогда была целая кампания по перемещению творческих личностей. Насколько я знаю, никто не отказался. Либо уехали под Купол, как я, либо сбежали за границу, как Гриша Дно. Художники, композиторы, скульпторы, архитекторы в основном эмигрировали, а писатели – остались. Не все, но большинство. Предпочли быть со своим народом… (Годунов осклабился). Тем более что весь их хваленый тотальный контроль на моей работе никак не отразился… Я как писал, что хотел, так и пишу, и буду писать. А кто и как меня будет печатать и читать – это другой вопрос.