Рассказы и сказки - Бианки Виталий Валентинович

Кому зуёк кланяется, а плиска хвостом кивает

— Вторая сказка, — говорит отец. — Прилетела птица на реку.

Села на обрыв и видит: по песку, у самой волны, бегает зуёк. Побежит-побежит и станет. А станет, — сейчас кланяться начнёт. И кланяется, и кланяется.

А на камушке в воде сидит тоненькая плиска. И всё хвостиком кивает, всё кивает хвостиком.

Птица думает:

«Кому это они кланяются? Уж не мне ли?

Вдруг — жжип! — со свистом пронёсся над ней чеглок-соколок. И пропал.

Зуёк и плиска кричат птице:

— Счастье твоё, что ты смирнёхонько сидела.

А то увидел бы тебя чеглок-соколок и унёс в когтях. Пискнуть бы не успела.

Птица удивилась:

— А почему бы он меня увидел, если б я двигалась?

— Да потому, что ты на земле сидишь, кругом тебя одни камни, тихо всё, не шевелится. А кто шевельнётся, того сразу заметно.

— Так чего же вы-то кланяетесь, вы чего киваете?

— А мы у волны живём. Волна колышется, и мы колышемся. Нам так надо. Станем смирно, а кругом всё движется, всё качается, — сразу нас заметно.

Тут второй сказке конец, а тебе ответ, — кому зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает. И третья сказка…

Почему чайки белые

Птица думает:

«В воздухе мне не прожить, в лесу не прожить, и на реке, выходит, тоже не прожить: я прятаться не умею. Кто бы меня защитил?»

И видит — летит-плывёт над рекой белая чайка.

Вдруг чайка крылья сложила и пала в воду. Пала в воду, крыльями над спиной взмахнула и опять на воздух поднялась.

А во рту у неё — рыбка.

Тут ещё и ещё со всех сторон налетели белые чайки. Стали над рекой кружиться, падать, подниматься, — из воды рыбок таскать.

«Вот славно, — думает птица. — Пристану к чайкам. И сыта буду и цела буду: чайки большие, чайки сильные, они меня от чеглока-соколка защитят».

Полетела к белым чайкам:

— Примите меня в артель!

Посмотрели на неё белые чайки и говорят:

— Не годишься ты в нашу артель. Как ты своим носом рыбку будешь ловить? У нас, видишь, носы крепкие, острые. А твой нос ни крепок, ни мягок, ни тупой, ни остренький, — средненький.

— Ничего, как-нибудь, — говорит птица.

— И серенькая ты, — говорят белые чайки. — Даже и не поймёшь, какого цвета. А мы, видишь, эелые.

— А почему вы белые? — спрашивает птица.

— Нам другими быть нельзя, — отвечают белые чайки. — Первое дело, рыбки из воды нас зидеть не должны, — а то разве их поймаешь.

Рыбки снизу смотрят, — над ними потолок белый. Речной потолок. А над ним — небо, на нём облака белые. Нас, белых, над белым, под белым рыбкам не видно.

Второе дело, мы дружной артелью рыбку ловим. Разлетимся в разные стороны, и каждая высматривает рыбку. Рыба стадами ходит.

Вот мы и глядим друг за дружкой издали, из глаз не выпускаем.

Вот сложила подружка крылья, — пала на воду. Ага, значит, рыбка там!

И все мы к счастливой подружке спешим, все рядом ловить принимаемся.

Издали мы друг на дружку сбоку смотрим. И нам друг дружку хорошо видать: ведь белые мы, заметные на воде и над берегом.

— А тебя, серенькую, нам не усмотреть: ты над берегом полетишь — не видно, мимо леса — не видно и под небом — не видно. Уж на что у чеглока-соколка глаза вострые, и тот тебя не приметил. А кого не видно, для нас того и нет.

— А как же я? — спрашивает птица.

— Да тебя и вовсе нет, — отвечают белые чайки. — Ты кругом средненькая. Ты выдуманная. Таким под солнцем места нет. Посмотри-ка ты на себя в воду.

Посмотрела птица вниз. Там, в тихой реке, всё как в зеркале: и белые чайки кружат, и зуёк кланяется, и плиска хвостом кивает, и сорока прилетела — на кусту сидит, и стриж в небе мчится. А её — птицы — нет.

— И лети-ка, ты, — говорят чайки, — назад, откуда взялась!

Делать нечего — полетела птица назад, к своему человеку.

Человек тот как раз спал, — рот разинул.

Птица и впорхнула ему в голову.

Человек глотнул, вздохнул, проснулся и говорит:

— Вот сон какой приснился! Будто жила была птица… — И тут третьей сказке конец, в тебе ответ, — почему чайки белые.

Где раки зимуют

В кухне на табуретке стояла плоская корзина, на плите — кастрюля, на столе — большое белое блюдо. В корзине были раки, в кастрюле был кипяток с укропом и солью, а на блюде ничего не было.