Ботфорты капитана Штормштиля - Астахов Евгений Евгеньевич

В комнате с низким потолком тускло светила керосиновая лампа. На стенах и на полу ковры. Они глушили шаги и голоса. Тонкая, как тростник, молодая женщина куталась в темное шелковое покрывало. На тахте, раскинув руки, спал маленький мальчик.

— Спеши, Дурмишхан, — сказала женщина. — Может, ты еще успеешь.

Дурмишхан посмотрел на спящего сына, осторожно тронул влажные завитки черных волос, упавшие на смуглый выпуклый лоб. Связки эвкалиптовых веток висели на ковре, от их терпкого густого запаха першило в горле.

— Он уже здоров, совсем здоров. — Женщина прикрутила в лампе фитиль. — Не бойся за него.

Дурмишхан поднялся с тахты и, продолжая смотреть на сына, спросил:

— Что говорят в городе, Ники? Где жена капитана Борисова? Где ее искать?

— Она умерла, Дурмишхан. Ее заставляли писать письмо капитану. Чтобы тот вернулся на пароход и увел его в Трапезунд.

— Ты все узнала, Ники? Это люди Макацария? Ты хорошо это узнала?

— Да. Большевики из Тифлиса ни при чем. Ее пытали, Дурмишхан, и она умерла,

— А мальчик?!

— Мальчика пока прячут. Но Карзуи знает адрес. Силой ты не возьмешь, Дурмишхан. Их там четверо, и у них есть этот… телефон. Они и мальчика могут…

— Где твои серьги, кольца, браслеты? Дай все мне. Все дай!.. А сама возьми Ерго и уходи из дому. Будь у Карзуи, пока я не сделаю что надо и не приду за вами. Ты поняла меня, Ники?

— Да, Дурмишхан… Ты пойдешь к Макацария?

— Иди, Ники! Разве я должен говорить женщине, что собираюсь делать? Иди!

— Иду, Дурмишхан…

Над городом повисла ночь, непроглядная и душная, как плотное шелковое покрывало на женщине. Потушены фонари, потушены огни в домах, город сделал вид, что он спит в эту последнюю ночь его старых хозяев…

В комнате с высокими лепными потолками ярко горе большие хрустальные бра. В ней было неуютно и пусто: скатанные ковры, как громадные сигары, распахнутые массивные дверцы потайных сейфов, похожие на оскаленные рты. Толстый человек с одутловатым лицом сидел, положив руки на круглые подлокотники глубокого кожаного кресла. Фетровая феска на бритой голове, замшевый дорожный костюм и янтарные четки в руках. Это был Караяниди — хозяин Старой гавани.

Щуря от яркого света красные больные глаза, он следил за человеком в защитном френче и высоких, шнурованных до колен ботинках. Бегая по кабинету, тот спотыкался о скатанные ковры и, возбужденно жестикулируя, говорил:

— Все в порядке, господин Караяниди, все в порядке! Я не разделяю ваших опасений. Капитан Борисов поплывет куда угодно. Мы покажем ему окровавленное платье его супруги — неопровержимое доказательство большевистского террора.

— А если он догадается, что это ваша работа, господин Макацария? — Караяниди вынул платок, протер фиолетовые стекла пенсне, прикрыл им слезящиеся глаза. — Тогда что?

— Полностью исключено! Он никогда не поверит, что такое могли сделать мы, люди его круга.

— Однако… — Караяниди усмехнулся. — Вы… забавный человек, господин Макацария. Весьма забавный.

— Если он и после этого откажется, у нас в запасе его сын. Я ни перед чем не остановлюсь! И церемониться не стану. Ротмистр Дадешкелиани выполнит любое мое указание. Это верный человек.

— Я вижу, вы решительные люди.

— Мы просто не забываем о договоре, мсье Караяниди. Двадцать процентов стоимости груза, так ведь?

— Доставленного в Трапезунд, господин Макацария, — напомнил Караяниди. — Как говорим мы, коммерсанты, — франко-Трапезунд…

Южный ветер летел вдоль берега. Он нес дожди, туманы и запахи. Это могли быть запахи цветущего тамариска или просмоленных сельдяных бочек, или согретых солнцем лагун, схваченных коралловыми браслетами атоллов.

Но бывает, что южный ветер вдруг начинал пахнуть порохом, кровью и человеческой подлостью.

Дадешкелиани шел, скользя по мокрой гальке. Он напряженно всматривался в темноту, стараясь что-то разглядеть в предрассветной мгле, висящей над морем. Время от времени останавливался и, сложив рупором ладони, кричал:

— Господин Борисов! Алексей Константинович! Море отвечало ему угрожающим рокотом.

— У-ух!.. У-ух!.. — били в берег волны.

— Гры-ы-ы… — волочась по дну, скрежетала галька.

— Проклятая темнота! — Дадешкелиани выругался. — Да откликнитесь же, Алексей Константинович! Это я, Дадешкелиани! Нам известно, что вы здесь!