Ботфорты капитана Штормштиля - Астахов Евгений Евгеньевич

— Он уплывает куда-то далеко?

— Да. Далеко. Он идет за каучуком в Коломбо. Есть такой город, весь белый от солнца.

— Знаю. На Цейлоне.

— Да. На Цейлоне…

В эту ночь Тошка опять долго лежал с открытыми глазами. Ладонь капитана Королихина вновь и вновь ложилась на его плечо. Он слышал, как сквозь треск мотора доносится с отходящего катера:

— Оля! Если что от Ивана, сразу же мне радиотелеграмму! Не жди, когда возвращусь…

Как много людей верит в то, что жив капитан Борисов! Не знают ничего о нем, а верят. Что им помогает верить? Наверное, сила дружбы.

А вот он, Антон Топольков, какой же он друг, если до сих пор не разыскал Бобоську? Ведь Штормштиль ждет ответа. Надо действовать, а он…

Незаметно для себя Тошка уснул. Ему снился бой. Разрывы снарядов, фонтаны белой от пены воды. И немецкие подводники с автоматами наизготовку. А на мостике разбитого транспорта капитан Борисов. Только теперь рядом с ним стоял во весь рост Николай Королихин. Сложив ладони рупором, он кричал Тошке:

— Человече! Срочно разыщи Бобоську! Понял?..

Глава16. Дожди и собачонка по кличке Дизи

Этот город любили дожди. Они наваливались на него прозрачными водяными стенами. Стучали по крышам, словно по клавишам гигантского органа. И город звенел в ответ, трубил в сотни водосточных труб. Люди с криком бежали по улицам, сняв башмаки, шлепали по теплым лужам босыми ногами.

Дождь прекращался так же неожиданно, как и начинался. Казалось, что кто-то вдруг раскрывал над городом громадный зонт. Сначала он был почти черный, как и все дождевые зонты, но потом быстро начинал светлеть и вдруг превращался в нарядный, вышитый золотом голубой зонтик. Люди надевали башмаки, выжимали мокрые рубашки. Город высыхал быстро, как будто его подогревали на сковородке. Над асфальтом клубился легкий парок, пчелы принимались жужжать над газонами, разносчики вновь раскладывали на лотках свой нехитрый товар. И только пальмы жадно прятали в косматых стволах блестящие капельки дождя.

И когда все уже забывали, что на свете бывает дождь, он вновь налетал на город, оседлав, точно озорной всадник, первую подвернувшуюся тучку. Вновь, ударяясь об асфальт, разбивались в пыль крупные, как виноградины, капли. Вновь трубили водосточные трубы и прохожие, гогоча, неслись к подъездам и подворотням, накрыв плечи раскисшими газетами.

Единственный человек в городе не обращал на дожди никакого внимания. Это был Оришаури. Он невозмутимо ходил по улицам, окруженный собаками. Вода стекала по его лицу, мокрая тельняшка гладко обтягивала плечи. Собаки понуро плелись следом, поджав хвосты, забитые репьями и колючками

В этот день дождь начался, как всегда, неожиданно. Тучи налетели на город с двух сторон. Они столкнулись над самой его серединой и обрушили вниз целые водопады. По тротуарам и мостовым неслись бурные потоки, увлекая за собой обрывки газет, сухие ветки, пустые папиросные коробки. Подпрыгивая и кувыркаясь, пронесся плетеный стул, забытый у подъезда; потом, дребезжа, покатилось ведро, стоявшее под водосточной трубой.

— Лови-держи! — кричали мальчишки, покатываясь от хохота.

Тошка и Кло, прыгая через лужи, бежали вместе с толпой прохожих. До дома оставалось еще три квартала, а дождь набирал силу.

— Нужно куда-то спрятаться! — сказала Кло. — Тебе нельзя мокнуть — ты же малярик.

Ближе всего оказался ресторан «Магнолия». К нему бежали со всех сторон, точно боялись, что он сейчас тронется с места и уплывет по бурной дождевой реке.

— Ноги обтирайте! — сердился маленький седой швейцар, весь обшитый золотыми галунами, словно капитан дальнего плавания. — Ну, никакого понятия народ не имеет!

Последним по лестнице поднялся Оришаури. Он шсл не спеша, оставляя на мозаичных ступенях мокрые следы. Собаки его остались внизу, под дождем. Это были уличные собаки, имевшие точное понятие о том, что им можно, а что нельзя.

Швейцар ничего не сказал Оришаури. Вообще обижать его считалось в городе дурным тоном. Раз зашел — пусть себе стоит, жалко, что ли?

В ресторане «Магнолия» играл оркестр. Но Оришаури остался к нему равнодушным — он любил только шарманку и мог часами простаивать возле нее, пока усатый шарманщик в засаленном картузе не уставал крутить ручку и не уходил в закусочную.

— Оришаури! — позвал швейцар. — Давай, вынеси пальмы на улицу. Пусть дождика попьют.