Записки диверсанта - Старинов Илья

— Друзья! У вас есть уже опыт захвата машин. Попробуйте на захваченной машине ворваться на мост, снять охрану и разрушить его.

— Попробуем, Ипполито? — спросил Рубио барселонца Ногеса — коренастого молодого парня.

— Отчего не попробовать, — согласился тот. Ночью группы Рубио и Ногеса благополучно переправились через Тахо. Вышли на автомобильную дорогу. Подходящая цель так и не появилась. Пришлось на день укрыться в горах Сиерра де Сан Винсенте.

— Что делать? — сокрушался Ногес, — Сотни машин идут к Мадриду, одиночных почти нет… Весь день диверсанты не отрывались от биноклей. Дорога около моста восточное Талаверы была перед ними как на ладони. С гор хорошо видно, что колонны грузовиков и многие легковые машины проходили мост без остановки. Итак, способ проникновения на мост ясен. Но как взорвать мост, проносясь по нему? Пока прикидывали, как лучше поступить, на дороге показался грузовик с кухней на прицепе. Водитель охотно остановился, чтобы ответить на вопрос "господ офицеров". Рядом с ним сидел повар.

— Что в котле? — спросил Рубио.

— Суп.

— Выливай его к чертовой матери. Найдется другая начинка… Пленных связали, заткнули им рты и уложили отдыхать по разные стороны дороги. Пристроившись в хвост вражеской автоколонны, кухня спокойно приблизилась к цели, въехала на мост. И вдруг на самой его середине отцепилась от тягача. Прицеп загораживал движение, и часовой бросился, чтобы оттащить его к перилам. Он сразу, как видно, почуял неладное: из котла кухни пахло не бараниной, а горящим бикфордовым шнуром. Бывалым солдатам этот запах хорошо знаком, а часовой, несомненно, был из их числа. Он не потерял самообладания, попытался сбросить прицеп с моста. Но одному это оказалось не под силу. Стал звать на помощь водителей. Однако ни водители, ни другие солдаты из охраны моста не успели понять, в чем дело. Высоко взвилось пламя, прогремел взрыв. А злополучный грузовик, потерявший прицеп, успел тем временем бесследно исчезнуть… Да, наши подрывники научились умело действовать на коммуникациях врага. Весной и летом 1937 года они не зря получали одну благодарность командования за другой. Тревожные вести с Родины В двадцатых числах июня я возвратился из Хаена и зашел к нашему военному советнику Кольману. Поговорили о том о сем. Я заметил, что Кольман мнется, словно хочет и не решается сказать о чем-то потаенном.

— Что случилось? — напрямик спросил я.

— Ты давно не читал газет?

— Где же я мог их читать?

— А радио тоже не слушал?.. И ничего не знаешь?.. Кольман огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают.

— Одиннадцатого числа состоялся суд над Тухачевским, Уборевичем, Корком, Якиром… Они вели вредительскую работу, пытались подготовить наше поражение в будущей войне. Хотели восстановить власть помещиков и капиталистов.

— Что?! Кольман подал еще одну газету за 13 июня:

— Вот здесь… Строчки прыгали у меня перед глазами:

"… Двенадцатого июня сего года суд приговорил подлых предателей и изменников к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение." Как наяву, я увидел перед собой лицо Якира:

— Вам поручается важнейшее партийное дело, товарищ Старинов. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды… Увидел лес под Олевском. Аэродром под Харьковом. Ночные учения, где Якир с гордостью говорил о советской военной технике. Этот человек — предатель и изменник?! А маршал Тухачевский — бонапартист?! Эйдеман, Уборевич, Примаков, Путна — прославленные герои гражданской войны — и все они тоже враги народа?! Кольман осторожно взял у меня газету.

— Как же это? — только и мог выговорить я.

— Чудовищно, — согласился советник. — Невозможно поверить. Но ты же видел…

— А какая им была корысть предавать Советскую власть? Власть, которую они сами устанавливали?! За которую кровь проливали?!

— Тише… Конечно, дикость какая-то… Сам не понимаю, на что они рассчитывали… Что им могли дать капиталисты?

— Ничего! Их бы первыми расстреляли, попадись Примаков или Якир в лапы фашистам.

— Видишь, пишут о попытке захвата власти…

— Так они же и были властью!

— Тем не менее — факт налицо… Да, чудовищный факт был налицо. И Кольман и я не могли не верить Сталину, не верить суду. Не могли не верить, а в сознании не умещалось случившееся… Читая в газетах, что Вышинский награжден орденом Ленина "за укрепление социалистической законности", натыкаясь на имя Ежова и на карикатуры, изображающие ежовые рукавицы, в которых корчатся враги народа, я испытывал острые приступы тоски, Ни на минуту не забывалось, что работал с Якиром, что неоднократно сопровождал Примакова и Тухачевского. "А что ответишь ты, когда спросят, знал ли Якира и Примакова? Что ждет тебя по возвращении на Родину? — не раз спрашивал я самого себя. — Что ответишь? " — Ты что-то плохо выглядишь, Рудольфе! — встревожился Доминго. — Устал?