Записки диверсанта - Старинов Илья

— Старых партизанских баз давно нет, — выслушав меня, говорит Бурмистенко. — А вот люди должны были остаться. Вспомните, кого можете, сами, да и мы поищем. А батарейки и все прочее, конечно, дадим!

— Товарищ Старинов привез образцы диверсионной техники, — вступает в беседу Захаров.

— Где они? — оживляется Бурмистенко.

— Внизу, в машине.

— Ага! Ну, надеюсь, в ЦК вы диверсии устраивать не станете и ваши «игрушки» сюда внести можно? Я мешкаю с ответом. Взрывчатку в «игрушки», если под таковыми разуметь мины и гранаты, мы не закладывали, однако электрозапалы в минах имелись, а зажигательные снаряды" вообще были настоящими.

— Может, лучше организовать показ в другом месте? — спросил я, объяснив причину сомнений. — . К тому же, с охраной недоразумение может выйти.

— В чем вы держите ваше хозяйство? — перебил Бурмистенко.

— В двух чемоданчиках.

— Несите. Дам команду, чтоб пропустили. Пока ходил за чемоданчиками, в кабинете секретаря ЦК собралось десятка полтора человек: работники аппарата ЦК, несколько секретарей обкомов. Со стола для совещаний убрали графины и пепельницы.

— Выкладывайте добро! — указал на стол Михаил Алексеевич и усмехнулся:

— Это, видимо, первый случай, когда в здание ЦК вносятся подобные вещи. Я показал, как работают партизанские мины, даже действие зажигательных снарядов продемонстрировал, поместив" их из предосторожности в массивные каменные урны, принесенные из коридора.

— Впечатляет! — сказал Бурмистенко. — Давайте нам эту технику, товарищ полковник, а товарищу Пономаренко передайте мою настоятельную просьбу командировать вас сюда хотя бы на пять дней. Мы ведь тоже создали партизанскую школу, а опытом похвастаться не можем. На следующий день я вновь пришел, в ЦК, на этот раз со списком бывших партизанских командиров м специалистов минноподрывного дела, чьи имена и фамилии удалось вспомнить ночью.

— Людей начнем искать немедленно, — заверил Бурмистенко. — Вашу заявку на детали удовлетворили?

— Да, Михаил Алексеевич. Большое спасибо, выручили!

— Говорят, долг платежом красен. Не забудьте, мы вас ждем… Пономаренко остался доволен результатами поездки в Киев, просьбу Бурмистенко командировать меня в Киев принял, и через два дня я снова отправился в путь. На этот раз уселись в пикап и четыре инструктора, а среди них двадцатитрехлетний командир-пограничник Ф. П. Ильюшенко, избранный мною в помощники. Был Ильюшенко кареглаз, суховат телом, подтянут, быстр в движениях. Он обладал замечательной памятью и все новое запоминал прочно и надежно. В густой каштановой шевелюре молодого командира блестели серебряные нити — память о первых днях и ночах войны: он служил в пограничном литовском городке Мариамполе, хлебнул лиха полной мерой, видел и трусость и неразбериху, но видел и несгибаемое мужество солдат и командиров, и сам проявил большое мужество в горькие недели отхода на восток. Я уже убедился, что могу положиться на Ильюшенко полностью. Дату второго приезда в Киев помню точно — 1 августа: в этот день Центральный Комитет партии Украины проводил совещание командования двух киевских, донецкого и харьковского партизанских отрядов. Мы попали на совещание прямо с дороги. Тревожный был день! Артиллерийская канонада приблизилась, в разных концах города слышались разрывы авиабомб, в синей вышине надрывались моторы истребителей, слышался сухой отрывистый треск авиационных пулеметов и пушек. По просьбе украинских товарищей мы на скорую руку развернули в фойе, перед залом совещаний, выставку диверсионных средств борьбы. Члены ЦК Компартии Украины, работники аппарата ЦК, партизанские командиры и комиссары А. Ф. Федоров, В. Т. Волков, И. Ф. Боровик и другие с любопытством осматривали «экспонаты», вертели их в руках. Тут, в фойе, познакомился я и с Леонидом Петровичем Дрожжиным, заместителем заведующего отделом кадров ЦК, живым, энергичным, приветливым человеком. Еще перед началом совещания я узнал от Захарова, что для партизанской школы подобрано место в Пущей Водице и что по вопросам партизанских кадров и снабжения партизан впредь следует обращаться именно к Дрожжину.

— Добудем все, что попросите! — пообещал Леонид Петрович при знакомстве.

— Боюсь, одну субстанцию даже вы не достанете! — пошутил я.

— Какую?

— Время, Леонид Петрович.

— Да. Чего нет, того нет. Но будем стараться! Доклад делал Бурмистенко. За Бурмистенко выступили другие товарищи. Это было первое на моей памяти совещание, где всесторонне обсуждались вопросы партизанской тактики, говорилось о боевом опыте гражданской войны, вспоминалась подготовка партизанских кадров в тридцатые годы. Обсуждались и операции, проведенные отрядами, начавшими действовать в тылу врага… Вечером я поехал со своими инструкторами в Пущую Водицу. Занятия в партизанской школе начали со следующего дня. В мастерских обучали изготавливать партизанскую технику, а в поле, на железных и автомобильных дорогах учили ставить мины. И так по двенадцать часов в сутки. Помогало, что я хорошо знал городок и окрестности: не пришлось ломать голову над тем, где лучше устраивать засады, какой маршрут избрать для ночного перехода. А ученики легко схватывали и усваивали материал: ведь среди них было немало молодых людей со средним и даже высшим образованием. К 6 августа партизанская школа в Пущей Водице работала полным ходом. Не все во время занятий шло гладко. Одно чепе произошло со Шлегером. Он исправно посещал наши занятия, присматривался, прислушивался, а в Пущей Водице, понимая, как мало у нас инструкторов, попросил доверить ему занятия с одной группой. Володя Шлегер обучал людей неплохо, но однажды перемудрил с ампулами и сжег серной кислотой сапоги. Хорошо, что ноги не повредил. К сожалению, ничего, кроме старых ботинок с обмотками, добыть для Шлегера не удалось. Между тем срок командировки истек. Пора было прощаться с Пущей Водицей и Киевом. Перед отъездом меня принял Михаил Алексеевич Бурмистенко. Разговор состоялся серьезный, касавшийся в основном вопросов подпольной деятельности и работы партизан в городах. Заодно Михаил Алексеевич сообщил, что пока, к сожалению, никого из партизанских командиров по моему списку разыскать ме удалось. Поблагодарив за помощь в работе, Бурмистенко с — тревогой осведомился: