Письма из Лондона - Барнс Джулиан

Марина Уорнер подождала до следующего, состоявшегося 10 февраля 1993 года, совещания — ей хотелось посмотреть, не представится ли шанс пересадить злополучных птиц на монеты меньшего достоинства, а также узнать, под каким соусом будет официально запротоколирована вся эта кувыр - коллегия; а затем хлопнула дверью. «Я действительно не видела смысла в том, чтобы непонятно кто шлепал моей рукой печать на очередное проявление эстетического вкуса Нормана Ламонта». После чего она протягивает мне карикатуру Чарльза Аддамса, вырванную из последнего The New Yorker. Средневековый король высовывается из-за зубцов стены своего замка и говорит столпившемуся внизу мужичью: «А сейчас — тренировка демократии: я назначаю свободные выборы — какая у нас будет национальная птица».

Вы можете сказать, что в ламонтовском вмешательстве в работу комитета не было ничего экстраординарного, это тот трюк, который министры, хоть левые, хоть правые, имеют обыкновение проделывать довольно часто, и, не исключено, тем чаще, чем жестче их критикуют за несостоятельность в основной их сфере деятельности. Вы можете сказать, что любое заседание какого-либо комитета — это и есть Безумное Чаепитие. Вы можете сказать, что впечатления мисс Уорнер были почти предсказуемыми: Злоключения Женщины Либерала в Мире Мужчин, консерваторов и роялистов. Даже и при всех этих обстоятельствах вопрос, который она поставила перед комитетом в своем заявлении об уходе, вопрос о «центральной проблеме чеканки монеты в сегодняшнем Соединенном Королевстве», является актуальным и жизненно важным. «Политические изменения, происходившие со Средних веков, предполагают, что иконографический язык геральдики, богатый и выразительный сам по себе, нуждается в радикальной встряске, которую следует производить до тех пор, пока он не потеряет форму, чтобы быть в состоянии представить современную реальность. Единороги, драконы и т. п. более не могут выразить новые реалии… Мы должны освоить некий иной ресурс образов, чтобы иметь возможность передать текущее состояние истории Соединенного Королевства». Или — мне она изложила то же самое в более категоричной форме: «Это вопрос о том, какими мы себя видим. Хотим ли мы жить в стране Лоры Эшли^[123], лавандовых саше, Общества охраны памятников и сусальной старины — или мы хотим воспринимать себя как передовую нацию, движущуюся в авангарде нового мира, новой Европы?» Пока на этот вопрос можно ответить с унылой однозначностью. Бьюсь об заклад, что в следующий раз, когда Британии сделают косметический ремонт, поверх лифчика, теперь уже размера 36С, она будет задрапирована в платье от Лоры Эшли.

Апрель 1993

10. Миллионеры в минусе

Нечасто встречаешь человека, потерявшего миллион фунтов стерлингов. И уж совсем редко — того, кто рассказал бы об этом незнакомому человеку — хуже того, журналисту — по телефону.

Однако ж именно вот так, без обиняков, начала разговор Фернанда Херфорд, когда я позвонил ей. «Сегодня утром они сняли с меня миллион. И потребовали еще £319 000. Они совершенно беспощадны. То есть, разумеется, им не видать этих денег». Все это было произнесено уравновешенным, слегка ироничным тоном. Эти «они» из ее драматического монолога — ист-эндские мафиози? выписывающие наркотики врачи? — оказались страховщиками из Лондонского Ллойдз. Фернанда Херфорд — ллойдовский инвестор, или индивидуальный член корпорации, что по-другому называется здесь «Имя»; несмотря на свою уверенность в том, что ее деньги работали в сегменте рынка, для которого характерны невысокие степени рисков, на протяжении трех лет подряд она несла абсурдные, баснословные убытки. Ее откровенность в рассказе о таких потерях — здесь, в Британии, где параноидальная скрытность и едва ли не ватерклозетная стыдливость, которая так и не отлипла от всего, что касается денег, является показателем того, что некая небольшая часть общества перенесла нечто беспрецедентно чудовищное, до такой степени, что все теперь пошло наперекосяк. Оказалось, что один из столпов британского общества был сделан из пенопласта. Только по тому, что об этом заговорили вслух, можно понять, насколько обманутые люди перестали доверять своим партнерам, как сильно переживают они предательство, насколько разгневаны.

Через несколько дней после нашего разговора я нанес миссис Херфорд визит в ее дом в Челси, прямо у Фулем-роуд. Мы расположились на залитом солнцем заднем дворике; на столе между нами стоял наполненный до краев кофейник; ее муж, бухгалтер, работал наверху; тем временем на кухне ее дочка, студентка, тащила к плите мешок специальной муки для чапати^[124] Elephant, такой огромный, что им можно было бы накормить целую деревню; хрестоматийная атмосфера английской семьи, относящейся к верхушке среднего класса. Фернанда Херфорд оказалась миловидной дамой среднего возраста, которая до последних двух лет, по всем внешним критериям, пользовалась всеми преимуществами достатка, хотя и не богатства, и всецело доверяла тому, что считалось одной из крупнейших финансовых институций мира, и которая сейчас основательно неплатежеспособна. «Сейчас они цепляются в каждый пенни — и уж эти свое возьмут. Они беспощадны, — повторяет она. И все же, по сравнению с другими, ее случай не так уж плох. — По ллойдовским понятиям моей историей никого не разжалобишь».