Плененные страстью (Сборник) - Шоун Робин

— Что вы намереваетесь делать?

Взгляды мужчин скрестились. Напряжение сгустилось, став физически ощутимым.

— Пока не знаю, — выговорил наконец маркиз.

У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.

— Ты нашел меня…

— А ты воображала, что не найду?

Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.

— Прошло почти три года, — заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.

— Ты хорошо спряталась, — бесстрастно обронил он.

— Это было необходимо.

Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий…

— Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?

— Конечно, нет!

— Разумеется, нет, — мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. — Я слышал, твой муж мертв.

— Да, — выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.

— И ты его убила.

Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.

— Да, каким‑то образом… можно сказать и так, — призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. — А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?

Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.

— Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.

— Какой цвет настоящий? — осведомился он, показывая на ее светлые волосы.

— Это так важно? — раздраженно процедила она.

— Просто я помню тебя другой, — тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. — Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?

Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.

— Я часто ношу его, — пояснила она.

Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.

— Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.

— Я хотела. И не только написать, — вздохнула княгиня, — но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.

— Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, — прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно‑красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова… мечта, воплощенная в жизнь…

— А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, — слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все‑таки ответил на ее молитвы.

— Григорий…

Ее улыбка стала чуть шире.

— Он не дает угаснуть моему чувству долга.

— А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.

— Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому…

Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.

— Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.

— А ты? — внезапно взорвался он. — Ты сумела найти себе другие развлечения?

— Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия… привычка — вторая натура…

При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.

— Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? — вызывающе добавила она.

Слово «монашка» проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.

— Что ты скажешь, если я останусь?

— Сначала ответь мне!

— Ни одного. Ни одного ребенка, — подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. — С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.

— А до меня доходили совсем иные слухи.

— Видимо, Григорий нагло лжет, — с вкрадчивой злобой заверил маркиз.

— Это не Григорий.