Интендант третьего ранга - Дроздов Анатолий

– Приезжайте чаще!

– Теперь буду! – пообещал Крайнев.

Из дверей выскочил Клаус, сунул Крайневу пустую корзину.

– Данке! – поблагодарил Крайнев.

– Ваш деревенский шнапс – высший класс! – довольно сказал Клаус. – Привозите еще! И шпик! Мужчине, чтоб быть сильным в любви, надо хорошо питаться! – он довольно захохотал.

Крайнев попрощался и сел в телегу. На перекрестке он свернул налево, на следующем – направо и остановился у деревянного домика. На потемневшей от времени стене его висел плакат, изображавший плутовато прищуренную рожу, вписанную в шестиугольную звезду. Надпись сверху, почему-то на украинском, утверждала: "Жид – це ваш відвічний ворог!" Крайнев заинтересованно подошел. Ниже звезды в трех столбцах текста, как понял Крайнев, скруппулезно перечислялись еврейские грехи, а в самом низу большими буквами подводился итог: "Сталін та жиды – це банда злочинців!" "Еще у них была листовка для красноармейцев: "Без жида-политрука, рожа просит кирпича!" – вспомнил Крайнев. Левее плаката в окне домика виднелась самодельная вывеска: "Фото на документы. 1 снимок – 3 рубля или 2 яйца". Крайнев пожал плечами и постучал в окошко. Показалась лохматая, всклокоченная голова, исчезла, спустя мгновение ворота отворились. Крайнев заехал внутрь, бросил вожжи и взял корзину, прикрытую полотном. Спрыгнув на траву, он заметил в огороде молодую женщину с мотыгой. Она с любопытством разглядывала гостя.

– Прошу господина в дом! – сказал фотограф, молодой худощавый еврей.

Крайнев прошел за ним. В большой комнате на одной из стен белел экран из простыни, под ним стоял стул.

– Садитесь! – пригласил хозяин.

– Как вас звать? – спросил Крайнев, проигнорировав приглашение.

– Давид…

– Меня – Эдуард. Я не могу сниматься в этом рядне, Давид, у меня будут серьезные документы. Нужна рубашка и костюм. Могу купить, если есть лишний. Заплачу рублями или продуктами. Есть сало, масло, яйца…

– Минуточку!

Давид исчез и скоро появился с женщиной, замеченной Крайневым в огороде.

– Вот, Соня! – робко сказал Давид, пропуская женщину вперед. – Товарища интересует костюм…

– Покажите продукты! – строго сказала Соня.

Крайнев поставил корзину на стол, откинул полотно. Соня наклонилась и некоторое время тщательно рассматривала продукты, затем понюхала их.

– Яйца свежие?

Крайнев взял одно яйцо, разбил носик о спинку стула, отломил скорлупу.

– Пробуйте!

Соня поднесла яйцо ко рту. Давид смотрел на нее жадным взглядом. Соня отпила немного и передала яйцо ему. Давид высосал содержимое в один миг. Соня прошла за ширму и скоро вернулась с черным строгим костюмом в руках.

– Как раз на вас! Два раза надели. Пятьсот рублей!

– Разрешите примерить?

Крайнев взял костюм и скрылся за ширмой. Подскочивший Давид дал ему чистую белую рубашку с мягким воротничком, галстук. Крайнев переоделся. В комплекте к костюму шли не брюки, а галифе из черного плотного габардина. Соня оказалась права – костюм будто на него шили. Крайнев вышел в комнату, покрасовался перед зеркалом.

– Беру! Сколько за все?

– Семьсот!

Крайнев достал из кармана пачку сотенных купюр, отсчитал семь листов.

– А продукты? – растерянно спросил Давид.

– Продукты отдаю так. При условии, что накормите обедом. Проголодался…

Полчаса спустя они втроем сидели за столом и хлебали горячий борщ. На второе Соня подала яичницу с салом, хозяева смотрели на нее так жадно, что Крайнев взял себе совсем немного. Ели по-городскому – из тарелок, с приборами. Самогон Крайнев разливал по хрустальным стопкам.

– Вы странный человек, – сказала Соня, ставя перед ним стакан с компотом. – Получаете от немцев важный документ, а не гнушаетесь сидеть за одним столом с евреями. И не просто сидеть, а кормить их. Видели плакат? Немец повесил! Запретил снимать…

– Соня! – застонал Давид.

– Пусть говорит! – успокоил его Крайнев. – Я отвечу вам, Соня. Евреи не сделали мне ничего плохого.

– Они и немцам не сделали!

– Немцы с этим не согласны.

– Мы с ними тоже!

Давид вцепился себе в волосы. Крайнев рассмеялся. Затем достал из кармана кисет, набил трубку.

– Невеста вышивала? – спросила Соня, с любопытством рассматривая красивый кисет.

– Просто знакомая.

– Знакомым так не вышивают! – не согласилась Соня. – Могу я спросить?

– Разумеется.

– Чем будете заниматься у немцев?

– Заготовкой продуктов.

– Работники нужны?

– Хорошие.

– Мы будем хорошо работать!

– Так у вас есть дело! – сказал Крайнев, выпуская дым. – Два яйца за снимок…

– Никто не фотографируется! – сердито сказала Соня. – Дорого! Голодаем…

– Снизьте цену.

– Немец запретил! Тот самый, что вешал плакат. Это фотограф, он берет яйцо за снимок, а нам велел брать два. Цену снижать нельзя, поэтому все снимаются у немца. К нам приходят, когда он уезжает в округ. Приходят редко – люди предпочитают подождать день-другой. Вы сегодня первый и, наверное, единственный клиент.

"Классический пример недобросовестной конкуренции! – подумал Крайнев. – С антисемитским душком…".

– Что умеете делать, кроме фото? – спросил.

– Я окончила мединститут, стажировалась как хирург, – печально сказала Соня. – Диплом получить не успела.

– Почему не работаете в больнице?

– Немцы запрещают евреям лечить! Даже к пленным не пустили!

– Здесь есть пленные? – удивился Крайнев.

– Лагерь в совхозном дворе за городом… – вмешался Давид. – Человек двести.

– Уже меньше, – вздохнула Соня. – Их почти не кормят и совсем не лечат. Там было много раненых. Недалеко от Города шел бой на дороге, там их взяли…

Крайнев молча докурил, встал. Давид сбегал в чулан, принес слегка влажные снимки. Крайнев сунул их в карман.

– Присмотрите за конем! – попросил, выходя во двор.

Соня вышла проводить.

– Спешите? – спросила за порогом.

Крайнев бросил взгляд на часы:

– Нет.

– Тогда расскажу. Немцы, заняв город, нашли и арестовали несколько коммунистов. Затем согнали жителей на стадион – смотреть на расстрел. Рядом с коммунистами поставили Яшу…

– Кого?

– Яшу Соркина. Наш городской дурачок. Его отец рисовал на щитах афиши к кинофильмам, а Яша разносил их по городу. Он высокий, сильный, только ум как у трехлетнего. Все время улыбался. Встретишь, спросишь: "Яша, фильм хороший?" "Ха-а-роший!" – отвечает. У него все были "хорошие"… Безобидный дурачок, его даже дети не трогали. Он стоял у стенки рядом с коммунистами и улыбался – не понимал, что происходит. Немец в черном мундире заулыбался в ответ и скомандовал…

Крайне молча пошел к калитке, Соня не отставала.

– Чей это костюм? – спросил Крайнев, берясь за щеколду.

– Мужа.

– А Давид?

– Это мой брат, младший. Ему только девятнадцать. После школы окончил курсы, работал в быткомбинате фотографом. Когда все ушли, забрал аппаратуру и материалы домой, все равно бы растащили. Здесь такое было! Магазины грабили, из учреждений мебель выносили… Власти-то нет… Немцы, как пришли, велели все вернуть. Кто не подчинится, угрожали расстрелять. Мы не подчинились.

– Где ваш муж?

– В армии. Мы учились вместе, только он на два курса старше. Военврач третьего ранга. Поженились перед войной, через неделю его мобилизовали… – Соня смотрела на него умоляюще.

– Я вернусь через час, – сказал Крайнев, открывая калитку. – К этому времени все вещи должны лежать в телеге, а вы – сидеть рядом. – Ничего громоздкого с собой не брать – одежда, обувь, ценности. Возьмите медицинские инструменты и лекарства, фотоаппарат и материалы…

Соня встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Танк полз прямо на него. Саломатин отчетливо видел смотровую щель механика-водителя, содранную ударом снаряда краску на корпусе под башней, блестящие стальные траки. С траков летели вперед комья земли. Рева мотора, грохота выстрелов и лязга гусениц он не слышал.

"Оглох! – понял Саломатин. – Контузило…"

Он хотел откатиться с пути движения танка, но тело не повиновалось. Он рванулся изо всех сил, но остался недвижим. Танк тем временем подполз со всем близко, нижняя кромка днища проплыла над лицом Саломатина, и стальная махина закрыла для него свет. Стало совсем темно. Саломатин ждал, что танк пройдет дальше, и он снова увидит небо. Но над ним по-прежнему было темно – танк остановился. Саломатин явственно ощущал запах бензина, жар, исходящий от двигателя. Жар становился все сильней, вот уже все тело его охватил огонь. Саломатин замычал, пытаясь стронуть с места отказавшееся повиноваться тело, и ощутил на своем лбу прохладную ладонь.

– Лихоманка у вас, таварыш камандир…

Саломатин узнал голос Артимени, вестового. Открыл глаза – над ним по-прежнему было темно. Он с усилием поднял руку – ладонь ощутила прохладный металл. Это не танк. Сеялка. Единственное укрытие от солнца и дождя на совхозном дворе. Под ее железным днищем вчера прятались трое раненых. Остался он один.