Дальше фронта - Звягинцев Василий

Андреев едва заметно кивнул.

Все сходилось со словами Заковоротного. Начальник штаба – истинно боевой офицер. На щеке шрам от осколочного ранения, на планках весь набор наград, нормальный для добросовестно, пусть и без особого блеска служившего и воевавшего сорокалетнего полковника. Чувствуется, что в особых ладах со своим комполка он никогда не был, даже и сейчас они словно бы игнорируют присутствие друг друга, не проявляя естественной общей заинтересованности. Развести их подальше – самое время.

Хотя Андреев сейчас формально низводился еще одной ступенькой ниже, он, похоже, успел просчитать статусные преимущества нового назначения. Воюющий сводный батальон – фактически и есть полк. Причем отдельный. А уж остальное – в собственных руках.

Когда, отдав необходимые распоряжения, Ляхов вышел с Уваровым в коридор, тот слегка подмигнул и показал большой палец:

– Все верно, Вадим Петрович. И генерал вам дельный совет дал, и вы вели себя нормально. С Андреевым мы сработаемся, а Лисицина нужно шугать почаще и не снисходить до общения на равных.

Манеры заместителя, его интонации по-прежнему слегка раздражали Ляхова, но для пользы дела он решил не обращать на это внимания.

– Вряд ли у нас будет необходимость часто с ним общаться. В особенности у меня. Одним словом, действуйте по плану. Если ничего не изменится, батальон я подниму по тревоге в половине восьмого. И никаких чтоб мне ефрейторских зазоров[49]. А пока продолжу занятия большой политикой.

Как бы там ни было, войдя во вкус задания и новой должности, Ляхов старался использовать каждый доступный ему шанс. Потом может оказаться поздно. На Ближнем Востоке ему неоднократно приходилось готовить к походу и бою свой бригадный медпункт, и наловчился он это делать вполне успешно, с превышением нормативов. Но там весь вверенный ему личный состав численно не превышал стрелкового взвода, хотя и приравнивался БМП дисциплинарно, по числу офицеров, унтер-офицеров и техники к отдельной роте.

А по положению одного из начальников бригадных служб Вадим вполне отчетливо знал, что и как должно делаться в масштабах части и ее подразделений. В том числе содержание боевого приказа, временные нормативы, построение батальонных и полковых колонн по БУП-85[50], нормы всех видов довольствия и еще очень много разных тонких моментов, которые постигаются лишь собственной шкурой.

Ему обязательно нужно было успеть еще сегодня встретиться с Тархановым, чтобы уточнить ряд всплывших в ходе подготовки вопросов. В частности, очень хотелось накоротке переговорить с Маштаковым, и обязательно в присутствии Максима Бубнова.

– В приказе сказано, – продолжая избранную линию поведения, сообщил он Сергею по телефону, – что для обеспечения выполнения задачи я обязан принимать все необходимые меры в пределах своей компетенции, а в случае необходимости выходить с обоснованными предложениями и ходатайствами на прямых и непосредственных начальников. Кто у меня непосредственный, я до сих пор, к стыду своему, не знаю, разве только старший курсовой офицер в Академии, а вот кто – прямой, тут вопросов не возникает. Вот я и выхожу с обоснованным, поскольку не могу гарантировать без этой встречи полного успеха…

– Ох, ты меня и достал! Вправду, куда проще было назначить командиром Уварова, а тебя – замом по научной части, и не терпеть твои фанаберии. На кой тебе именно сейчас что Бубнов, что Маштаков? Все, что нужно, и без тебя сделают. Машины с оборудованием для устройства портала уже выехали. Старший группы инженеров – военинженер первого ранга Генрих Ситников, ты с ним знаком немного, он у Бубнова технической частью заведовал. Он все знает, не хуже самого Маштакова…

– И тем не менее. Не мне тебе рассказывать, просто не хочу снова оказаться в известном положении. А у меня тут за сегодня некоторые мысли появились. Лучше всего будет, если и ты при нашем разговоре поприсутствуешь, заодно и еще один вопрос практический решим.

– Черт с тобой. Но не раньше двадцати трех. Подъезжай снова в Кремль. Тут и нужный объект неподалеку.

– Договорились…

Виктор Вениаминович Маштаков был неприятно разочарован звонком полковника Неверова.

Во-первых, он как-то инстинктивно не любил встреч с ним. Личность полковника с самого первого дня их знакомства вызывала у профессора острую неприязнь и опаску. Импринтинг[51] своеобразный у него произошел, и при виде Неверова прежде всего вспоминалась не самая приятная ночь в его жизни.

Нет, ну на самом деле – только-только прелестная третьекурсница, которую он обхаживал целых две недели, согласилась нанести визит в холостяцкий особняк у подножия Машука. Переоделась в кружевной сарафан, под которым не просматривалось и не прощупывалось более ничего, приняла из его рук бокал шампанского, улыбкой и ужимками обещая восхитительное времяпрепровождение. И тут с грохотом и звоном распахнулись окна и двери, комната заполнилась вооруженными людьми, предводительствуемыми этим самым господином Неверовым! Тут не только языка, тут мужской силы навеки лишиться можно.

Да и в дальнейшем ничем хорошим каждая очередная встреча не кончалась. То Неверов его допрашивал в крайне грубой и невежливой форме, то вдруг проваливался в параллельные миры, а виноватым в этом оказывался опять же он, Маштаков.

Ну ладно, вернулся, дай бог ему здоровья, так все равно не успокаивается. Еще что-то выдумал, опять же на ночь глядя, а Виктор Вениаминович именно сегодня (вот совпадение!) рассчитывал нескучно ее провести в компании приставленной к нему охранницы-надзирательницы Влады. Надзирательница-то надзирательница, а с внешностью, формами и раскованной фантазией у нее все в порядке.

Он сообщил девушке, что встреча на неопределенное время откладывается, и, бормоча под нос: «И за каким… я вас спрашиваю, сдались мне такие варианты?» – стал соображать, к чему следует готовиться.

Величайшее удовольствие Виктор Вениаминович получил бы, будь ему позволено препарировать полковника (хотя бы в переносном смысле), на предмет выяснения, в каком таком отношении находятся его личность и психика с потусторонним миром и вообще всеобщей теорией хронополя.

Что такая связь существует, профессор не сомневался, все ментальные пробои и даже физические перемещения были зафиксированы инструментально. Последним и самым веским доказательством того, что с Неверовым и его друзьями не все ладно, было их недавнее возвращение.

Маштаков был совершенно уверен, хотя и упорно доказывал Чекменеву обратное, что естественным образом им вернуться домой просто невозможно. При самопроизвольном, «аварийном» скачке напряженности хронополя параметры заданного и фактического времен разошлись на слишком большой угол. Сделанные Максимом Бубновым поправки к его расчетам подтвердили это с полной очевидностью.

То самое нарушение изохронобарической напряженности, на которое указал Бубнов, очень неслабый математик, должно было с огромной силой отжимать людей, оказавшихся у основания временной воронки от точки сопряжения миров, но никак не подтягивать их.

Убеждая Чекменева, что люди непременно вернутся, он просто оттягивал неизбежное. И где-то в глубине души совершенно ненаучным образом надеялся, что случится еще одно вихревое возмущение, со строго обратным знаком, которое все сделает «как было».

А вот когда генерал сообщил ему, что группа Неверова – Половцева все-таки вышла в расчетной точке и в почти предсказанное время, он был не то чтобы удивлен. Ему, фигурально выражаясь, показалось, что из телефонной трубки отчетливо потянуло серой.

Маштаков потратил почти целую ночь, чтобы, подобно нерадивому школьнику, подогнать собственное решение к ответу в задачнике, сомневаться в правильности которого у него оснований не было. Да и какие сомнения – люди ушли, люди вернулись. Совершенно так, как ушедший на дно человек с привязанным к ногам колосником через пару часов выходит на берег, отплевываясь и приглаживая рукой мокрые волосы.

Выйти-то он вышел, но, если не усомнится в собственной нормальности, это просто какой-то другой человек. А скорее – просто «не человек».

Однако Виктор Вениаминович, жизнелюб, изобретатель на грани гениальности и тип «сумасшедшего ученого» из романов начала прошлого века, оставался материалистом и рационалистом до мозга костей. И свято верил, что нет непознаваемого, есть только непознанное. Если теория не соответствует фактам, нужно искать другую, высшую по отношению к исходной.

К примеру, предположить, что на дне упомянутого утопленника поджидал водолаз с запасным аквалангом, который освободил его от груза, а затем и вытолкнул на сушу.

Таким образом, честно говоря, Неверов с Половцевым, вообще вся их компания избавили профессора от крупных неприятностей, да еще и помогли внести в теорию существенные дополнения. Выходит, что не враги они ему, а благодетели. Да ведь и то, что Неверов вытащил его из захолустного Пятигорска и, так или иначе, приобщил к большим людям и большой политике – тоже ведь благо и решающий шаг к всемирной славе. Кто бы, в противном случае, услышал что-то о завкафедрой-неудачнике?