Фатерланд - Харрис Роберт

– Потом я вошла в гостиную…

Марш включил свет. На одной стороне высокие окна, выходящие на площадь. Остальные стены увешаны большими зеркалами. Куда бы он ни повернулся, всюду видел свое и девушки отражение – черную форму и блестящий голубой плащ, так неуместные в окружении антиквариата. Декоративной причудой обстановки были нимфы. Одетые в позолоту, они обвивались вокруг зеркал, отлитые в бронзу – поддерживали настольные лампы и часы. Тут были полотна с изображением нимф и скульптуры нимф, лесные нимфы и речные нимфы, Амфитрита и Фетида.

– Я услышала, как он вскрикнул. И поспешила на выручку…

Марш открыл дверь в спальню. Она отвернулась. В полумраке кровь выглядит черной. По стенам и потолку, словно тени деревьев, метались кривые гротесковые очертания.

– Они были на кровати, да?

Шарлет кивнула.

– И что вы сделали?

– Позвонила в полицию.

– Где был швейцар?

– В ванной.

– Вы смотрели на них ещё раз?

– Как по-вашему?

Она сердито вытерла глаза рукавом.

– Хорошо, фрейлейн. Достаточно. Подождите в гостиной.

В человеческом теле шесть литров крови – достаточно, чтобы выкрасить большую квартиру. Продолжая работать – открывая дверцы шкафов, ощупывая подкладки всех предметов одежды, выворачивая руками в перчатках все карманы, – Марш старался не смотреть на кровать и стены. Перешел к прикроватным тумбочкам. Их уже обыскивали. Содержимое ящичков вынимали для осмотра, потом беспорядочно швырнули обратно – типичная неуклюжая работа орпо, уничтожающая больше следов, чем их находят.

Абсолютно ничего. Стоило ли ради этого так рисковать?

Он стоял на коленях, шаря руками под кроватью, когда услышал это.

• Любовь невысказанная,
• Верность нерушимая
• Всю жизнь…

– Извините, – сказала она, – мне, наверное, не следовало ничего трогать.

Он взял у неё коробку с шоколадом и осторожно закрыл крышку, оборвав мелодию.

– Где она была?

– На столе.

Кто-то последние три дня забирал почту Штукарта и просматривал её, аккуратно вскрывая конверты и вынимая письма. Они были кучей свалены у телефона. Он не заметил их, когда вошел. Как он мог их пропустить? Коробка с шоколадом была завернута точно так же, как та, что была адресована Булеру. На почтовом штампе стояло: «Цюрих, 16:00, понедельник».

Потом он увидел, что она держит нож для разрезания бумаги.

– Я просил вас ничего не трогать.

– Я же извинилась.

– Вы думаете, это игрушки? – «Она же ещё фанатичнее меня», – подумал он. – Вам придется уйти.

Он попытался схватить её, но она выскользнула из его рук.

– Не подходите. – Она отступила назад, направив на него нож. – Думаю, у меня больше прав быть здесь, чем у вас. Если попробуете вышвырнуть меня, я так завизжу, что все гестаповцы Берлина начнут молотить в дверь.

– У вас нож, а у меня пистолет.

– Ну, у вас не хватит духу пустить его в ход.

Марш провел рукой по волосам. В голове промелькнуло: «Ты считал себя таким умником. Как же, разыскал её и уговорил вернуться сюда! А она сама все время хотела сюда попасть. Она что-то ищет…» В дураках остался он.

Он сказал:

– Вы мне лгали.

Она ответила:

– И вы лгали мне. Так что квиты.

– Все это опасно. Уверяю вас, вы не имеете представления…

– Мне известно одно: моя карьера могла бы закончиться из-за того, что произошло в этой квартире. Меня могут уволить, когда я вернусь в Нью-Йорк. Меня вышвыривают из этой паршивой страны, и я хочу знать почему.

– Откуда мне знать, что я могу вам доверять?

– А откуда мне знать, что я могу доверять вам?

Так они стояли, может быть, с полминуты – он озадаченно почесывал затылок, она с направленным на него серебряным ножом для разрезания бумаг. Снаружи, на другой стороне площади, куранты начали отбивать время. Марш взглянул на свои часы. Было уже десять.

– У нас нет времени на выяснение отношений, – бросил он. – Вот ключи. Этот от двери внизу. Этот от входной двери в квартиру. Этот подходит к тумбочке у кровати. Это ключ от письменного стола. А этот, – он поднял его, – этот, я думаю, от сейфа. Где он?

– Не знаю. – Увидев, что он не верит, добавила: – Клянусь.

Они молча искали в течение десяти минут, передвигая мебель, поднимая ковры, заглядывая за картины. Внезапно она сказала: