Дальше фронта - Звягинцев Василий

Раненого перевязали, ввели противошок, не из абстрактного гуманизма, а чтобы пожил подольше.

Из обоих пулеметов и кожаных курток мятежников соорудили носилки, продев стволы пулеметов в рукава, уложили на них боевика и смело, теперь уже ничего не опасаясь, понесли прямо к центральному входу.

Роль себе Уваров избрал прежнюю, добровольца из Канады, магистра-историка, что позволяло не беспокоиться об акценте. Ресовский же, не знавший польского, но практически свободно владевший английским, усвоенным во время многочисленных экспедиций в разные экзотические уголки Индии и обеих Америк, должен был изображать его приятеля, безыдейного искателя приключений.

Неся импровизированные носилки на плечах, с трофейными автоматами поперек груди, они беспрепятственно проникли на подконтрольную мятежникам территорию. У многих из попадавшихся на пути боевиков тоже виднелись свежие повязки. Одни выглядели возбужденными, другие, наоборот, подавленными и погруженными в себя, но и те, и другие абсолютно не интересовались ни личностями, ни лингвистическими способностями наших героев.

Напрасно Валерий расспрашивал, имеется ли в здании хоть какой-нибудь пункт серьезной медицинской помощи. Чаще всего спрашиваемые пожимали плечами и тут же начинали задавать не имеющие отношения к делу вопросы – из какого отряда, откуда идут, что видели и с кем сражались. На что получали обтекаемые и не несущие значащей информации ответы типа: идем с позиции, видели «дьябла и его дупку»[5], сражались с русскими, судя по сплошному мату, а там кто его знает. Навалили москалей без счета, а остальные разбежались. Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы не приставали. И никто ни разу не взялся уточнять, к какому все же подразделению они относятся и кто у них командир.

Кадрового офицера Уварова все это радовало. С противником такого уровня организации воевать можно, только бы начальство не мешало.

Лишь единожды, уже на последней трети пути, попался им сильно бдительный и вдумчивый пан. Вызывалось это, скорее всего, его возрастом, лет за сорок, и, возможно, некоторой приближенностью к властным структурам, бывшим или нынешним. То ли идейной, то ли чисто топографической, в том смысле, что находился он всего в нескольких десятках метров от главного узла обороны здания, никуда не спешил, удобно устроившись на диване в окружении нескольких бойцов по-младше, избыточно вооруженных.

Очевидно было, что непосредственно в боевых действиях они еще не участвовали, пересидев самые опасные и беспорядочные минуты в укромном месте. А теперь, к примеру, этот пан наваривает себе некоторый политический капитал, пользуясь выгодами нынешнего положения. Враг отброшен, прежнего руководства больше не существует, вот и шанс перехватить моментально оказавшуюся бесхозной власть. Хотя бы в масштабах Бельведера и ближайших окрестностей. Кто взял, тот и прав.

По известному принципу Уваров обратился к нему первый, беря инициативу на себя.

Они с Ресовским опустили носилки на пол, синхронным движением утерли пот со лба. Раненый-то у них был настоящий и весил порядочно.

– Так что, паны, так есть здесь хоть какая-то врачебная служба? Товарищу плохо, пуля внутри застряла, умрет без операции, – осведомился поручик, будто невзначай сдвигая локтем автомат в удобное для стрельбы положение. – Или у вас только стрелять умеют, а чтобы лечить – так уже и нет?

– У вас, у нас, что это ты разделяешь? Сам-то откуда, что здесь делаешь?

– За свободу воюю. И привык, что все с умом должно делаться. Мы бьемся, командиры должны заботиться. Не видишь, человек умирает, а ты болтовню развел. Есть врачи – говори, нет – в городскую больницу повезем. Хоть машина-то здесь найдется?

– Что-то, парень, не больно чисто ты по-нашему говоришь. И сильно крутым себя считаешь, так, нет? Какого отряда? Кто старший?

Прежний опыт показывал, что с ясновельможным паньством лучше всего удаются разговоры с позиции силы и шляхетской неподлеглости[6]. Пан тот, кто в шляпе, как гласит старая поговорка, в данном же случае – еще и с автоматом.

– А ты кто такой, чтоб меня спрашивать? Может, лучше я тебя спрошу? Почему это мы все в крови и грязи, патроны кончаются, и стволы повыгорали, а вы чистенькие, копоти пороховой ни на руках, ни на щеках нету, а нам вопросы задаете?

Подбавив в голос злой истеричности, он двинул головой в сторону Ресовского, и тот, криво улыбаясь, уже довернул ствол в нужном направлении.

– А ну, быстро, вот ты и ты, – поручик тоже положил палец на спуск «дегтярева», ткнул дырчатым пламегасителем в парней покрепче и, на вид, поопаснее других (таких первыми и нейтрализовывать), – подняли носилки, и бегом, на улицу! До первой же машины. И мы Яцека в госпиталь повезем. А ты, папаша, другой раз не зли попусту людей. Мы, кто с ночи здесь воюет, нервными стали! Невзначай и стрельнем, под горячую руку. Все равно никто разбираться не будет. Все понял?

И столько было в голосе Уварова сдерживаемой бесшабашной злости (а ведь и было с чего нервничать, надо только уметь вовремя сменить вектор тревоги и злобы), что поляк стушевался.

– Ну, ладно, только вы спокойнее, спокойнее, ребята. Своим бы ссориться не надо. Извините, если не совсем так сказал. Однако ведь и обстановка здесь, сами понимаете… А медслужбы здесь никакой нет, никто ведь к такому не готовился. Вот и устраиваются кто как может. Друг другу помощь оказывают, «Скорую» вызывают, до больниц своим ходом добираются. Ну и вы давайте, тут до госпиталя всего ничего.

План эвакуации, придуманный Уваровым, действительно оказался идеальным. И из дворца вышли без дополнительных проблем, фургончик подходящий реквизировали, и через весь город проехали, собрав попутно ценную информацию. Патрули мятежников останавливали их всего два раза, и, заглянув в салон, тут же отпускали, попутно подсказывая, где ближайшее от этого места лечебное учреждение и как туда удобнее проехать. Самое забавное – никто не поинтересовался, где именно был ранен их товарищ. Впрочем, спорадические перестрелки вспыхивали то и дело в самых разных районах города, и приходилось старательно объезжать эти очаги, фиксируя их расположение на клочках бумаги.

Последний рывок через условную линию разделения «мятежной» и «правительственной» территорий, и, бросив руль и закуривая, Уваров с удовлетворением сообщил Ресовскому, что они в очередной раз натянули костлявой нос. И могут рассчитывать на очередные ордена и звездочки на погоны.

– Мне ваши звездочки – сугубо без разницы. В мои годы приличнее быть прапорщиком запаса, чем пожилым подпоручиком. А твои – обмоем с удовольствием.

– Мы и без этого обмоем. Немедленно после представления по начальству.

Стрельникова удалось разыскать довольно быстро. Получив сообщение от оперативного дежурного, полковник сам немедленно явился на КП «печенегов» и отдал приказ по всем подразделениям и службам – при выходе группы из вражеского тыла доставить к нему Уварова немедленно. О том, что может случиться и иначе, он старался не думать.

Оптимизм полковника не обманул, Уваров появился даже раньше своего отряда, причем доставил «языка» (пусть и полумертвого) и ценную информацию. В принципе, так и должно быть всегда, кадровый «печенег» просто обязан возвращаться с выполненным заданием, и обязательно живым.

Часа полтора поручик подробно докладывал о проделанной работе, по памяти и наброскам в полевой книжке наносил на карту текущую обстановку.

А тут вдобавок поступило сообщение, что отряд, возглавляемый поручиком Рощиным, вышел в расположение почти в полном составе. Теперь снимался последний сомнительный вопрос, а отчего это вдруг Уваров вернулся из рейда, оставив в тылу врага свое подразделение.

Вслух его, конечно, Стрельников не задавал, просто принял к сведению версию поручика (подтвержденную Ресовским), но, если бы группа не вернулась или возвратилась с тяжелыми потерями, вопрос непременно возник бы, не у него, так у вышестоящего начальства, потому как потеря двух офицерских взводов – это вам не шуточки.

За полегший в атаке стрелковый батальон не спросили бы, а уж тут – извольте бриться! Тем более что командир вот он – цел и невредим. Лучшего козла отпущения не сыскать. И никому не будет дела, что там случилось на самом деле, соответствовала поставленная задача возможностям группы или нет и почему не состоялась назначенная рекогносцировка.

В итоге Стрельников поблагодарил Уварова за службу, заверил, что без достойной награды он и его люди не останутся, и отпустил, чтобы тот побыстрее встретился со своим отрядом и прилично, но в меру отметил возвращение и общий успех дела. Достал из сейфа бутылку армянского коньяка и щедро отмерил поручику сто грамм, сам ограничившись пятьюдесятью.

На заданный после этого в лоб вопрос (после совместного распития субординация как бы на время отодвигалась за кадр) – а по какой такой причине все же была отменена рекогносцировка, успех которой был бы очевиден всем, хотя бы исходя из того, что видел и что сумел сделать сам Уваров с не таким уж мощным отрядом, последовал ответ на грани искренности.