Все зависит от нас - Конюшевский Владислав

— Что славяне, не ждали? Принимай гостей!

Охо-хох... Голова, если очень мягко сказать — болела. Блин! Ведь говорил, что трофейный марочный коньяк запивать самогоном — дурной тон! Так нет же! За победу, за братство, третий тост, за разведчиков, за Сталина, за то чтобы Гитлеру икнулось, за дам, за рода войск (причём за каждый в отдельности), за взаимовыручку... Причём отчётливо помню — тост, чтобы Гитлеру икнулось, был как минимум три раза. Да и остальные повторялись настолько часто, что благородный коньяк закончился уже через полчаса. Вот тут и появилась эта канистра с самогоном. Увидев её я содрогнулся и дурно стало заранее. Это Лёхе хорошо — он на коньяке вырубился, а мне пришлось отдуваться за двоих...

Выйдя во двор, на хрустящую от утреннего инея траву, умылся у колодца. Наконец полегчало и я смог увидеть нездоровую суету творившуюся вокруг. Заметив идущего от здания штаба Кубика, поймал его и поинтересовался:

— Слав, что случилось? Чего все, как в задницу укушенные бегают?

Хмурый Ильин щелчком выкинул папиросу и озабоченно ответил:

— Сегодня ночью, Хрущёв помер. Говорят инфаркт. Но охрана на ушах стоит и шестой отдел всех трясёт. Хорошо ещё, все мои ребята вчера встречу отмечали и никуда не бегали. Так что к нам вопросов нет. Зато остальных, как грушу обрабатывают...

— Ни хрена себе! Пойду, гляну...

Кубик сначала ухмыльнулся и сказал — мол, кто меня туда пустит, но потом, видно вспомнив о том, что я всё-таки из особой группы, только рукой махнул. Я, зайдя в дом, оделся и разбудив бледно-зелёного Пучкова, приказал ему готовить машины и фрица к отъезду. Пообещав через полчаса подойти, с самой безмятежной мордой двинул к штабу, хотя в животе был холодный тянущий комок. Всё-таки не ожидал, что такая буча поднимется. Ну помер человек, зачем же всех на уши поднимать? Думал конечно, что будут медики, следователи, но чтобы так...

В штаб меня сначала не пустили, но когда я начал качать права, выскочивший на шум знакомый контрик, приказал впустить. Вот у него, пока шли к кабинету и начал выяснять подробности. Не состоявшегося генсека, нашёл утром адъютант. Поняв, что его реанимационные действия не дают результата, побежал за медиками, попутно просветив охрану. В общем, пока следователи появились в кабинете, там помимо Хрущёвской челяди, охраны и медиков побывали ещё и командующий с начальником штаба. Потом следаки конечно всех выгнали, но если даже и были какие-то следы, то они оказались безнадёжно испорчены. Холодный ком от этих слов постепенно рассасывался и я спросил:

— А какие там следы должны быть? Или подозреваете убийство?

Контрик туманно ответил, что следствие только начинается и передал меня своему начальству. Генерал Левин, курил возле окна и раздражённо обернулся на приветствие. Однако узнав меня, слегка подобрел:

— Лисов, а ты здесь откуда? Или вам тоже доложили?

— Нет тащ генерал, я вчера к Маркову за фрицем приехал. Ну и остался. Сейчас вот уже уезжать хотел, а тут такое...

— А, ну да!- генерал махнул рукой — вы же вчера с разведчиками всю ночь гудели. То-то я смотрю — бледный ты какой-то. А у нас действительно — ЧП.

— Вот я и пришёл уточнить, что Колычеву докладывать. Из первых рук так сказать.

Левин, шумно выдохнул и подумав немного сказал:

— Докладывать пока нечего. По предварительным анализам — инфаркт. Сердце прихватило, даже до дивана дойти не успел — так и упал. Но к обеду, из Москвы прилетит бригада медэкспертов, они точнее скажут.

— Зачем аж из Москвы? Тут же свои медики есть?

— Положено так. Это тебе не дядя Вася умер, а член Военного Совета, который так же является членом Политбюро! Хотя, я уверен, что и они оставят диагноз прежним. Зачем его кому-то убивать? И как? Никаких следов на нём нет. Просто перетрудился человек, как говориться — сгорел на работе... Ты ещё молодой, тебе не понять, а на войне и так бывает что не от пули, не от снаряда, а просто сердце не выдержало...

Ёпрст! Мне даже неудобно стало от таких слов, поэтому коротко распрощавшись, быстренько оттуда сбежал. Пока ехали на базу, всю дорогу чувствовал смутное неудобство. Сначала даже понять не мог что к чему. Уж больно непривычное чувство было. И только потом дошло. Вот блин! Меня что — раскаяние мучает?! И это после всех лет войны, оно ещё во мне осталось?! А ведь действительно — очень не по себе. Особенно после слов Левина, точнее говоря именно из-за них... Даже, несмотря на то, что ко мне никаких следов не ведёт и в будущем уже ничего не угрожает, настроение было мерзопакостным. Поэтому, когда уже почти на подходах к деревне, в нас начали стрелять из сильно заросшей балки, даже обрадовался. Оттеснив младшего сержанта от пулемёта, принялся густо поливать кусты, метрах в двухстах от дороги. Остановился, только когда Гек проорал в ухо: