Бои местного значения - Звягинцев Василий

Поэтому Валентин решил, что стоит попробовать обойтись собственными силами. Взять наркома, разобраться с ним поближе, а уж потом, если потребуется, докладывать «наверх».

Инженером он был хорошим, куда лучшим, чем кто-либо другой на Земле в это время, и не прошло и двух часов, как он придумал схему пеленгации, пусть и не такую совершенную, как с тремя «шарами», но, по расчетам, достаточную, чтобы засечь местонахождение объекта с точностью до двух-трех сот метров.

Валентин разыскал в своей мастерской подходящую по размерам бакелитовую коробку, просверлил на верхней крышке три отверстия и вывел в них сигнальные глазки-индикаторы от радиоприемника. Ближе к заднему краю закрепил обыкновенный армейский компас системы Адрианова в медном корпусе. Внутрь коробки вставил четыре батарейки от карманного фонарика, соединил их особым образом разноцветными проводами с индикаторами, двухпозиционным тумблером и пружинными лапками-зажимами. Прозвонил тестером схему странного устройства. Выглядело оно в точности как творение радиолюбителя из районного Дома пионеров, но Лихарева вполне удовлетворило. В заключение он вложил в зажимы свой золотой портсигар и туго затянул крепящие крышку винты.

Риск, конечно, был, и немалый — доверить обыкновенному человеку важнейший прибор, без которого аггрианскому резиденту на Земле делать нечего.

Но — другого выхода сейчас не было, а в случае чего Валентин сможет его найти и вернуть, даже если прибор попадет в руки чекистов. Воспользоваться им по назначению или даже испортить непосвященному было невозможно. Разве что кто-то решит просто переплавить портсигар на металл и сунет добычу в тигель или муфельную печь.

Но это — вряд ли, ценность украшенного сапфирами изделия неизмеримо выше стоимости слитка золота, что должно быть понятно любому дураку (достаточно умному, чтобы завладеть «портсигаром»).

«Шар» устойчиво фиксировал присутствие объекта в пределах города.

— Ну, Иван Афанасьевич, придется тебе еще поработать не по специальности. Возьмешь сейчас мою машину с водителем и сделаешь первый круг, примерно по линии Окружной дороги. Попробуем поискать нашего наркома с помощью технических средств. Машинка нехитрая, но сверхсекретная, поэтому из рук ее не выпускай ни при каких обстоятельствах. Шофер — человек надежный, и охрану обеспечит, и переговоры с представителями власти на себя возьмет, если возникнет такая необходимость. Твоя задача — через каждые, скажем, пять километров направлять пеленгатор вот этой стороной на центр города и включать тумблер. Если загорится одна из лампочек — засекай по компасу азимут. Умеешь?

— Да уж как-нибудь, — обиделся Буданцев.

— Тогда вперед. Дело долгое и не слишком веселое, но результат может получиться вполне интересным.

Буданцев возвратился около семи часов вечера, и Валентин тут же, вооружившись линейкой и транспортиром, принялся переносить полученные данные на большую, совершенно секретную карту Москвы.

Сколько он жил в СССР, столько и поражался неизвестно откуда взявшейся и неизвестно какие цели преследующей мании секретности, охватившей буквально все сферы здешней жизни.

Вот те же и карты. В любой цивилизованной стране в обычном магазине можно купить точно такую, как эта, разложенная на круглом обеденном столе, однако…

Можно подумать, что тысячи сотрудников соответствующих служб более всего на свете озабочены, чтобы простой советский гражданин, упаси бог, не узнал точное расстояние от Белорусского вокзала до Красной площади или под каким углом расходятся улица Горького и Неглинная.

— Вот и пожалуйста, — закончив труды, поднял Валентин голову от исчерченной красными линиями карты. — Последние пять часов наш «друг» маневрировал в этом квадрате. — Лихарев накрыл ладонью пространство между Колхозной площадью, Курским вокзалом и Ильинкой. — Район обширный, но показателен сам факт. Теперь давайте думать вместе. Почему именно здесь, какие объекты привлекают его внимание?

Буданцева гораздо больше интересовал сейчас сам метод поиска, нежели местонахождение Шестакова. Нет, оно, конечно, тоже, но особенно способы пеленгации. Он представлял физический смысл явления, знал, что радиопеленгация применялась еще в мировую войну, и все это время пытался догадаться, что в данном случае играет роль излучателя.

Нельзя же вообразить, что нарком таскает за плечами постоянно включенную радиостанцию. Так он и спросил.

— Об этом мы еще поговорим, Иван Афанасьевич, и даже обязательно. Но не сейчас. Времени у нас нет совершенно. Где гарантии, что нарком вновь не вскочит в автомобиль или поезд — и адью! Дальность у моего прибора — тридцать километров максимум.

Лихарев понимал, что долго морочить голову такому умному человеку, как Буданцев, ему не удастся. Другое дело, что выводы, к которым может прийти сыщик, будут самыми фантастическими, никакого отношения к реальности не имеющими, но тем хуже. Последствия его размышлений тоже могут быть непредсказуемыми. И, значит, придется от него или избавляться, или — завербовать.

Под какой легендой — тоже придется подумать. Буданцев ему нравился, и, если все пройдет благополучно, помощник из него выйдет хоть куда. А если еще вкупе с Шестаковым… Очень интересные вырисовываются перспективы.

— А что касается вопроса, что и где нарком делает, — ответил Буданцев, — не вижу ничего странного. Варианты, конечно, могут быть разные, но в указанном квадрате располагаются и его квартира, и наркомат. С большой вероятностью можно предположить, что ему очень нужно что-то именно там. Ваши приборы в состоянии сузить район поиска?

— Хочу на это надеяться. Поэтому сейчас мы сделаем вот что… — Лихарев импровизировал на ходу. — Людей у меня чертовски мало, и пеленгатор только один. Но мы попробуем заставить НКВД поработать на нас втемную. И, если повезет, покончим сегодня с этим делом.

— Фу, слава богу, — с облегчением выдохнул Власьев, — как я устал с этими типами выкобениваться. Прямо язык поломал. Думал, легче будет…

— Аврелия помните, который философ и император? Что-то он говорил подходящее к нашему случаю. За точность не ручаюсь, но кажется так: «Приспосабливайся к обстоятельствам, выпавшим на твою долю. И от всего сердца люби людей, с которыми тебе суждено жить». Вот из этого и исходите, Николай Александрович. А сейчас какие у нас планы?

Власьев остановился и развел руками.

— У нас в Корпусе Аврелиев не изучали, но мысль верная. В первой своей части. Что же до второй… Не обессудьте…

— Да не стойте вы, не стойте, здесь главное — в потоке движения держаться, не выделяясь из народа. А если что — помню, мне один вольнодумный гэпэушник еще тогда говорил, — Шестаков махнул рукой, обозначая вегетарианские времена раннего Ягоды, — если бы люди умные были, когда их на улице арестовывать станут, первое дело — вырываться, орать погромче, что угодно, да хоть — «караул, грабят», и в девяноста случаях из ста сотрудники растеряются и оставят вас в покое. В данный момент, конечно. Ну а дальше от вас зависит — как сумеете.

— Значит, и среди них нормальные люди бывают? — словно бы удивился Власьев. — В том смысле, что раз он вам это говорил, то больше арестуемым сочувствовал, чем своим коллегам?

— Как и в любых кругах общества. Патологические типы всегда составляют меньшинство. Остальные просто делают дело, к которому их приставили. Невзирая на собственные убеждения.

— Да уж… — не то согласился, не то выразил некоторое сомнение Власьев. — Так, а все же, сейчас-то куда?

— Вы есть хотите? — вдруг спросил Шестаков, и Власьев только тут вспомнил, что пресловутая маковая росинка была у него во рту как раз сутки назад. До этого мысль о столь простой и насущной вещи в голову ему не приходила. Что и неудивительно. — Тогда предлагаю найти совершенно невыразительную забегаловку, типа привокзальной извозчичьей чайной, чтобы абсолютно внимания не привлекать, перекусить как следует, а с наступлением темноты…

Темнота наступила, как и положено в середине января, около пяти часов пополудни. К этому времени друзья, чтобы не примелькаться, перебрались уже в третье заведение, постепенно смещаясь к центру города.

В одной столовой они выпили по соточке водки и закусили щами с куском сомнительного происхождения мяса, потом, прогулявшись по крепчающему морозу, на углу Самотечной и Цветного бульвара под следующую сотку побаловались «бигосом», состоящим из тушеной капусты с мелко накрошенной картошки с салом. Невзирая на голод, Шестаков жевал эти общепитовские изыски без энтузиазма.

И уже когда они вышли к Неглинной, Власьев позволил себе наконец спросить (а до тех пор воздерживался, пока не разморило):

— Ночевать-то где будем, вам, Гриша, известно или к ворам на поклон пойдем?