Дырка для ордена - Звягинцев Василий

— Или, если я правильно понял, нечто, по своему принципу действия могущее быть использовано в качестве оружия, но таковым не являющееся? — внес уточнение Розенцвейг.

— Точно в такой степени оружие, как, допустим, дальновизор или электрогенератор. Голову противнику им размозжить можно, но данный результат не является основной функцией прибора.

— Цветисто выражаетесь…

— Я бы сказал, образно. Извините, привычка. Когда с кафедры излагаешь студентам сложную тему, образность примеров весьма способствует усвоению материала.

Еще сколько-то времени разговор вился вокруг да около, все три стороны блистали остроумием и пытались аккуратно выяснить, кто здесь есть кто, кто больше знает или больше может и оттого имеет перевес в позиции или в качестве.

Оказалось, что перевес все же на стороне Тарханова, который в нужный момент смог сказать достаточно грубо и убедительно, что ему вся эта трепотня надоела и роль интеллигентного следователя тоже.

В том смысле, что или будем говорить без дураков, или же одна высокая договаривающаяся сторона будет только спрашивать, а другая только отвечать, причем емко, коротко и исключительно по делу.

А паяльники и прочие электротехнические приборы при соответствующем вольтаже действуют вполне даже и от бортовой автобусной сети.

— Вы меня, конечно, извините за прозу жизни, но болтать с вами мне и вправду надоело. Здесь вам не профессорская кафедра. Конкретный ответ на конкретный вопрос. А потом уже будем философствовать. В том числе и на тему вашей дальнейшей участи. Годится?

— Воля ваша. Итак… Только все же ответьте и на мой предыдущий вопрос. Что вы видели там, за пределами лаборатории?

— Да ничего особенного. Просто на несколько минут не стало ни лаборатории, ни людей в подвале. А наверху все выглядело… Ну, несколько иначе. Полное безлюдье, а пейзаж — примерно так бы это могло выглядеть лет двадцать, а то и тридцать назад. Картинка очень достоверная, на галлюцинацию не похоже. Я бы даже сказал…

Тарханов замялся, не зная, стоит ли сообщать о посетившей его странной мысли. Или — ощущении. А впрочем… Им еще работать и работать вместе. Вряд ли изобретатель сможет использовать полученную информацию во вред. А для уточнения ситуации этот факт может иметь значение.

— Мне показалось, обстановка была даже более реальная, чем всегда. Но — не отсюда.

— Ну-ну. Уточните, пожалуйста, в чем это проявилось?

— Трудно объяснить. Нечто подобное бывало со мной после приема бензамина. Краски ярче, запахи сильнее, а главное — именно общее впечатление. Ну, как качественный, контрастный фотоснимок по сравнению с недопроявленным и нерезким.

— О! Это очень интересно. На нечто подобное я и рассчитывал.

Тарханов решил задать вопрос, который его странным образом волновал.

— Вы не знаете, что такое — шестнадцатый съезд ВЛКСМ?

— Понятия не имею. Это из какой области?

— Я бы тоже хотел это знать. А вы сами свою машинку что, до этого не испытывали?

— На себе? Как же это возможно? Если бы я оказался на вашем месте, вернуться бы уже не смог…

— Вернуться? Откуда? — вмешался Розенцвейг.

Маштаков проигнорировал вопрос. Очевидно, решил, что Тарханов — более солидный собеседник и здесь — самый главный.

— В том и главная проблема, что по-настоящему испытать мое изобретение крайне сложно. По крайней мере — лично мне. Почему я и передал его… другим людям.

— Конкретно — террористам, — уточнил Розенцвейг.

— Возможно, с вашей точки зрения это так. Меня эта сторона их деятельности не касается. Меня спросили — правда ли, что, по их сведениям, изобретенный мною прибор способен уничтожить Израиль? Я ответил — да.

Наступила продолжительная пауза. И Тарханов и Розенцвейг обдумывали услышанное. Каждый по-своему.

— Именно так и было спрошено — уничтожить Израиль? — удивился майор. — И вы ответили — «да»? Тем самым согласившись способствовать геноциду?

— Не будьте начетчиком, — отмахнулся профессор. — Не цепляйтесь к терминам, о которых не имеете понятия. Тем более что слово «да» имеет очень разные смыслы для того, кто спрашивает и кто отвечает.

— А почему вообще возник такой вопрос? — спросил Тарханов. — Были основания?

— Основание — принцип испорченного телефона. Один услышал, передал другому, третьему, и на выходе получается информация, имеющая очень мало общего с действительностью.

— Что-то мы опять лезем в дебри.

Умение Маштакова плести словесные кружева начинало раздражать Тарханова.

— Тогда не перебивайте меня, — огрызнулся тот. — Дайте мне сказать все, что я считаю нужным.

— Это в последнем слове перед судом присяжных вы будете говорить все, что считаете нужным. А здесь коротко и понятно изложите — в чем главное назначение прибора, какие побочные эффекты позволяют рассматривать его в качестве оружия массового поражения, какие для вас лично последствия имело то, что машинка не сработала.

Вопрос о том, что случилось с ним самим, Тарханов решил оставить на потом.

Видимо, голос его звучал очень убедительно, равно как и выражение лица не оставляло сомнений в серьезности намерений. Маштаков сделал последнюю попытку сохранить лицо.

— Согласен. Но… Мне кажется, официальные лица должны предъявлять какие-то документы? Ордер на обыск, арест, вообще есть процессуальные нормы.

Тарханов рассмеялся, и смеялся долго, давая выход нервному напряжению, которое все же присутствовало.

На этот вопрос ему было легко ответить, они у себя в службе неоднократно его обсуждали, хотя и в другой постановке.

— Нет, вы меня действительно насмешили. Боюсь, что вы находитесь под сильным влиянием предрассудков гуманного девятнадцатого века. Всякие там «хабеас корпус» и прочие глупости. Но времена-то изменились, как говорили древние, и с ними изменились и мы.

Ну ответьте, придет кому-нибудь в голову спрашивать у вышедшего на дело грабителя или наемного убийцы разрешение на ношение оружия, лицензию на отстрел указанного количества граждан, настаивать, чтобы он предоставил вам право на звонок домой и адвокату, присутствия при вашем отстреле прокурора и врача…

Или хотя бы заблаговременного уведомления о том, что отныне вы с ним находитесь в состоянии войны. Глупо звучит, да?

Вот и мы тоже решили, что отношения с преступниками следует строить на строго паритетной основе. Руководствуются они в своей деятельности нормами УПК, Гаагской и Женевской конвенций — тогда все в порядке.

Как там написано — комбатанты воюющих сторон должны иметь униформу установленного образца, ясно видимые знаки различия, оружие носить открыто. В случае же несоблюдения этих правил вполне допускается ускоренное военно-полевое судопроизводство, а также и расстрел на месте.

— Ваши слова звучат несколько странно. Во все времена считалось, что нельзя отстаивать право неправовыми методами.

— А почему? — включился в игру Розенцвейг. Ехать еще долго, чуть не целые сутки, отчего же не поболтать с умным человеком.

— Ну, это же аксиома…

— Ага. Как пятый постулат в геометрии. — Тарханов когда-то читал популярную книжку по математике, вот и вспомнилось к месту. — Не умея доказать его справедливость, но догадываясь, что без него вся наука идет к черту, ни по чему другому, решили считать его аксиомой.

Так и здесь. Мол, убийца тоже гражданин, нельзя лишать его соответствующих прав. А мы решили, как Лобачевский, взглянуть под несколько другим углом.

С нашей точки зрения (а мы, как вы слышали, военная контрразведка), любой индивидуум, выходящий своей волей, так сказать, за пределы правового поля, выходит из него в полном объеме. Вот и вся геометрия. Исходя из этого постулата продолжайте свой рассказ.

Маштаков пожевал губами, оценивая, как гроссмейстер, позицию на доске.

— Ладно. Но на всякий случай имейте в виду, что ценность моего изобретения настолько велика… Я даже не могу сказать, насколько именно. И никто, кроме меня, еще очень долго не сможет понять, как генератор действует и как его применять.

— Намек понял. За свою личную безопасность можете не беспокоиться.

После чего начался настоящий разговор.

В дальнейшем господин Маштаков, хотя и не мог до конца избавиться от привычного стиля, все же довольно понятно изложил суть дела.

Которая заключалась в следующем.

Над своим изобретением он работал более десяти лет. Его в свое время весьма заинтересовала тема квантовой структуры мироздания. Особенно самый непроработанный ее раздел, который не сумели или не рискнули развить до степени практического применения ни Эйнштейн, ни Козырев. Хотя кое-какие попытки и сделали.

Но Маштакова более увлекла теория известного математика Кантора, занимавшегося теорией множеств. Тот пришел к выводу, что в бесконечности существует некая «точка Алеф», находясь в которой можно одномоментно обозреть все прошлое, настоящее и будущее мира, как бы изображенное на одном листе бумаги. Придя к этому выводу, Кантор сошел с ума.