Квартира № 41 - Гребенщиков Андрей

Я бегу им на встречу, спотыкаюсь, падаю, смеюсь от счастья и снова бегу.

Они совсем рядом — слышу их. Протянуть руку — коснуться, обнять! Не нахожу. «Папочка». Ладонями режу воздух. «Папа!» Хватаю пустоту. «Спаси нас!».

Голоса ускользают, теперь они глухие, еле слышимые. Мои руки молотят по металлическим, гулким дверям… лифта. Господи, нет, молю тебя, нет, не надо! Только не снова!

Обесточенный лифт, застрявший между жизнью и смертью. Снаружи — повсюду, со всех сторон — воют сирены противовоздушной тревоги, надсадные, истеричные громкоговорители взывают: «всем укрыться в подвалах и бомбоубежищах». Мимо меня пробегают перепуганные, растерянные люди. В общем хаосе я почти не различаю три слабых, отчаянных голоска, заточенных в недрах мертвого подъемника. «Папочка, пожалуйста!». Я скребу израненными, кровоточащими ногтями по упрямому, неподдающемуся железу. «Папочка, здесь темно и страшно!». Мои ноги выбивают из равнодушного металла громоподобную дробь. «Спаси нас!». Трясущиеся, дрожащие от нечеловеческого усилия кисти напрасно пытаются разъять намертво сомкнувшиеся челюсти адского «капкана»…

«Не бросай нас…» Я кричу. «Не оставляй нас одних». Это больше не крик — превращаюсь в ярость, в кипящий гнев. Лифт содрогается под моим отчаянием, лютая ненависть гнет прочные, неуступчивые листы, нечеловеческая, запредельная злоба оставляет на гладкой поверхности зачарованных дверей глубокие, рваные борозды.

Но силы на исходе, тело кричит и молит о пощаде — я проигрываю…

«Папа, открой глаза, посмотри на нас, пааапоооочкааа!»

Я не оставлю вас больше, не оставлю!

Увидеть, всего лишь увидеть… Веки не слушаются, тонкой кожи на глазах больше нет — только костяной нарост — ороговевший панцирь. Глаза запечатаны страшным проклятьем — это кара, наказание.

«Ты знаешь за что».

— Знаю.

«Прими это».

— Нет!

«Тебе не нужны глаза, которые не в силах увидеть Свет».

— Не тебе решать! Уйди!

Я пытаюсь сорвать костяную пластину, закрывшую лицо страшным бельмом. Напрасно — она не поддается, мои ногти даже не оцарапывают её.

«Тебе не помочь своей семье, ты — слеп».

— Уходи!

«Их не спасти, беги, спасай свою жизнь».

— Уходиииии!!!

«Ты оставил их один раз, теперь будет проще».

Это тишь — тишь говорит со мной, вливается в уши, успокаивает умирающие от боли мышцы, баюкает…

«Всё уже случилось, ты не мог им ничем помочь. Так бывает, так случается. Человек слаб — слабее судьбы, слабее обстоятельств».

Я нащупываю холодное острие ножниц, подаренных Поводырем. Слабый, далекий голос: «Пора перерезать пуповину».

Тишь ласкает меня, шепчет, нежно заглядывает в закрытые глаза: «Пойдем со мной, нам предстоит очень долгая дорога».

Улыбаюсь. Мне страшно, но я улыбаюсь. Руки, держащие ножницы, бьет тяжелая, нервная дрожь… Знаю, куда ведет долгая дорога… нам не по пути.

Прижимаю острия к лицу — удар — панцирь хрустит и скалывается. Удар — и крошечные трещинки бегут по ороговевшей поверхности. Удар, удар, удар! Ножницы застывают у самых глаз…

Остается последний шаг — самый важный, самый страшный.

Зачем взгляд, в котором нет ангелов, зачем жизнь, наполненная лишь пустотой, зачем память, в которой только упрек… Я сам выношу себе приговор, но как же тяжело привести его в исполнение…

Металл приятно холодит истонченную кожу век. Какие хрупкие, почти не ощутимые оковы, кандалы для моей грешной души… Пришло время перерезать «пуповину»…

Господи, как же мне страшно, Господи…

* * *

В моем мире нет ничего, кроме боли. Нет даже тишины и темноты, в которые я погружен навечно. Во вселенском вакууме появляется первородный атом — начальный элемент. Он — сосредоточие всего и вся: Бытие и Сущее, Альфа и Омега, Начало и Конец.

Как обидно, что я — это он — крошечная частица, а он — безграничная, ничем не ограниченная боль, вобравшая в себя время и пространство… Мне хочется кричать, но звук еще не рожден, мне хочется умереть, но жизни не существует. Пленник в клетке собственных иллюзий, узник страстей, превратившихся в пыль…

Невидимое веретено времени наматывает на себя нити из миллионов лет — спираль за спиралью. Космическое безбрежье насыщается секундами, время пульсирует — я ощущаю его ритм — вселенская пустота приходит в движение. Тектонические плиты мироздания — Абсолютное Ничто Пространства сталкивается с Великим Ничем — молчаливым Хозяином песочных часов. Детонация и ВЗРЫВ…