Автоматная баллада - Уланов Андрей

– Какая же ты, – улыбнулся он, – упрямая…

– Ну, договаривай! Сучка? Стервоза?

– Просто упрямая. Сколько повторять, что ты не обязана мне ничем?!

– Да хоть язык до кости сотри! Знаешь, Виль, я ведь раньше, когда молодая была да глупая…

– А не древняя старушенция восемнадцати лет от роду…

– Девятнадцати!

– Без трех месяцев.

– Все-то ты помнишь…

– Не все, – задумчиво произнес Швейцарец, – но такие вещи, как твой день рождения, стараюсь не забывать.

Полина резко отвернулась. На миг замешкавшись, Швейцарец опустил взгляд и притворился, что бело-зелено-красные завитки ковра сейчас интересуют его больше всего на свете.

В наступившей тишине ритмичное «тик-так» настенных часов казалось оглушительно грохочущим. «Тик-так, бим-бом…» забавные ходики с голубеньким котенком…

…его подарок на ее прошлый день рождения.

– Так вот, – две минуты спустя глухо произнесла Полина, – раньше я, бывало, мечтала, как ты однажды появишься на пороге этого дома, весь израненный, окровавленный… и, едва слышно выдохнув «Дошел!», свалишься ко мне на руки. Потом я поумнела… и тут, наконец-то, ты являешься с этой девчонкой!

– С ней…

– С ней будет все в порядке! По первому разряду! Уж поверь, Виль, Марианна постарается!

– Надеюсь. По крайней мере, – улыбнулся он, – насколько я успел разглядеть, платье и серьги Машка подобрала удачнее тебя, Полин.

– А больше, – с какой-то странной интонацией осведомилась Полина, – ты ничего не успел… разглядеть?

– Нет. А что?

– Виль, ты – дурак! Только не обижайся… но ты – дурак!

Обижаться Швейцарец не собирался – более того, он честно попытался догадаться, что именно могло вызвать из уст Полины подобную характеристику, но так и не сумел за две минуты родить сколько-нибудь внятной версии по этому поводу.

– Вполне допускаю, что так оно и есть, – осторожно согласился он. – И надеюсь лишь, что ты снизойдешь до объяснений…

– Виль, ты – дурак! – снова повторила Полина. – Слепой… на оба глаза. Машка любит тебя!

Наверное, попытайся Швейцарец выстрелить из Громыхалы дуплетом, он был бы оглушен все же чуть поменьше.

– То есть?

Это прозвучало глупо, по-детски растерянно…

– Влюблена по уши, – Полина вздохнула. – Серьги эти… старинные, крупный жемчуг… знаешь, сколько стоили? Я б их не взяла… ну, по крайней мере, дней пять бы ходила вокруг, облизывалась да прикидывала.

– Они ей и в самом деле идут, – тихо сказал Швейцарец. – Сколько…

– Нисколько! Я ей вернула… половину, больше дуреха брать не соглашалась.

– Я не знал…

– А платье это… а чулки?! Ты хоть их заметил?! Настоящие, довоенные… ажурные! Во всем городе от силы пар шесть-семь сыщется, по фамильным сундукам распиханы, на случай свадеб или еще какой торжественности! И все это для тебя… тебя она встречать выскочила! А ты…

– Я не знал…

– Не знал один такой… а что ты вообще знаешь?! Кроме этих своих патрончиков-пистолетиков?

– Полин… но почему?

– По кочану. И по кочерыжке. Той, которая у тебя на шее промеж ушей, вся щетиной обросла.

Швейцарец решил, что собственные колени интересуют его сейчас еще больше, нежели ковер.

Ситуация была дурацкая. Насквозь иррациональная. И при этом требовала какого-то решения.

А решения у него не было.

Он слышал, как скрипнул пол. Потом дверь. Ступеньки на лестнице.

– На, глотни!

Полина вернулась минут через шесть, с хрустальным стопариком, до краев наполненным чем-то красно-коричневым. Швейцарец одним коротким движением опорожнил рюмку… задохнулся на миг… скривился и лишь затем обиженно осведомился:

– Что это?

– Коньяк. Армянский.

– Не верю.

– Тебе откуда знать… ладно, не начинай. Местная эта выделка, нонешняя. Живет на северной окраине один дедок и гонит этот клопомор эксклюзивными, как ты однажды выразился, партиями. Говорят, на вкус в точности «Арарат», хотя, – задумчиво добавила Полина, – может, и врут. Столько лет прошло… кто там чего упомнит.

– Неважно. Еще есть?

– Ты что, нажраться решил?

– Да. Нет. Черт! – Швейцарец стиснул ладонями виски так, словно хотел уменьшить площадь анфаса минимум вдвое. – Прости…

– Надо же… – Полина, опершись локтем на кресло, смотрела на него с видом школьной учительницы математики, любимый отличник которой вдруг запутался в элементарнейшей задаче. – Кто бы мог подумать. Наш Виль, человек без нервов, чьим прозвищем пугают непослушных детей… и не только детей. Живая легенда… и на тебе.