Автоматная баллада - Уланов Андрей

Определенно, какой-то резон в аскетизме имеется – но только цель, ради которой стоит лишать себя этого, я вообразить не могу, фантазии не хватает».

– Ты поосторожней, – проговорил он вслух. – А то наведется на твои коленки чего-нибудь вроде крылоящера.

– Мне хорошо, – Тайна отложила гребень и мотнула головой, на мгновение сделавшись похожей на экзотический одуванчик. – Я ведь ни разу еще не каталась на поезде, Вик.

– Совсем ни разу, – улыбнулся Швейцарец. – А два дня назад…

– То было не в счет, – перебила его девушка. – Тогда я еще не жила. А сейчас… сейчас мне хорошо. Так бы всю дорогу сидела и смотрела.

– И ночью?

– Нет, на ночь я бы отыскала другое занятие, – Тайна оглянулась, и Швейцарец с удивлением почувствовал, как его тело, словно само по себе, оживает под ее взглядом. Темных глаз, до краев наполненных нежностью… теплотой… лаской… мечтательной задумчивостью… ага и щами с компотом, мысленно закончил он и едва сдержался, чтобы не расхохотаться на весь вагон.

– Ты своих родителей помнишь?

– Да, а что?

– Просто интересно, – сказал он. – Кем они были? А то гляжу на тебя и совершенно затрудняюсь классифицировать.

– А, ты в этом смысле… Вик, во мне просто ужас чего намешано. Мать считалась русской, но на самом деле она наполовину маньчжурка, а папа ее, мой дед, – из казаков-эмигрантов. И у отца – от немцев до цыган, представляешь…

– Цыган?

– Ну да. До войны…

– То-то я думаю, – не дослушав ее, довольно произнес Швейцарец, – что-то в тебе южное проглядывает! Нечетко, расплывчато, пальцем не ткнешь – нос характерный или изгиб скул, – но чувствуется, ловится на косвенных ощущениях! Особенно когда ты, как вот сейчас, вполоборота сидишь.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– Я забыла, как звали эту бабушку, – садясь рядом со Швейцарцем, грустно продолжала Тайна. – Даже странно, ведь ее саму помню много. Как гуляли вместе… как танцевать меня учила… как с мамой ругалась, а я за кровать пряталась.

– Хочешь, помогу вспомнить?

– Пилюлей доктора Самоделкина?

Голос ее оставался прежним, но где-то в глубине она вздрогнула, коснувшись той, едва затянувшейся раны…

– Нет, ну что ты, – успокаивающее пробормотал Швейцарец. – Есть множество других способов. Пусть более долгих и менее эффективных, зато совершенно безболезненных.

– Каких?

– Например, гипноз. Правда, – задумчиво проговорил он, – если твоя бабушка в самом деле была цыганкой, то еще неизвестно, кто кого загипнотизирует.

– А давай не будем, – тихо и очень отчетливо произнесла девушка. – Пусть прошлое останется в прошлом, хорошее и плохое. А я хочу жить сейчас. Хочу… ой, – совершенно по-детски вскрикнула она, вскакивая. – Платья! Совсем про них забыла. А все ты…

– Я?! – поразился Швейцарец.

– А кто же еще?

«Логика аргумента просто убийственна, – подумал он, – страшнее картечного дуплета!»

– Ладно, я.

– То-то же. Лежи и смотри!

Вот так и становятся подкаблучниками, вздохнул Швейцарец, любуясь торжествующей спиной Тайны и ее же ничуть не менее торжествующим… всем остальным. Черный Охотник, мрачная легенда, смерть во плоти – ну кто поверит? Да никто!

И уж тем более не поверят, что ему это нравится.

СЕРГЕЙ

– Я не…

– Анна, вали к чертовой матери, – четко выговорил Энрико. – Дай нам поговорить.

Она вспыхнула мгновенно, от подбородка до кончиков ушей, словно факел поднесли. Вскочила, подхватила рюкзак и винтовку и, не оглядываясь, каждым шагом старательно вбивая подошвы в асфальт, промаршировала за угол.

– Так-то лучше, – довольно улыбнулся скуластый и тут же вновь зашелся в приступе кашля.

– Хреново дело.

– Да уж, – Энрико, разогнувшись, искоса глянул на Сергея. – Но ты не думай… пулю на меня тратить не придется. Сам справлюсь – все равно автомат мой, да и прочее барахло тут и останется, верно? Рисковать нельзя, как эта дрянь передается, ни ты, ни я понятия не имеем.

– Может, все-таки попробовать… – неуверенно начал Айсман.

– Да прекрати, – вяло махнул рукой Рик. – Эти твои травки-заварки вам еще во как пригодятся. А мне ты уже ничем помочь не успеешь, точно говорю.

– Да тут всего-то пара минут, костерок сварганить и…

– Отставить, я сказал.

Шемяка, однако, все еще колебался. Даже мешок снял. Хотя симптомы Риковой заразы были не похожи на «серую лихорадку» в ее обычном виде, шанс все же был. Хилый, слабый, дохлый, почти никакой – но имелся. В конце концов, экстракт дрызг-травы представлял собой, по высокоученому выражению деда Павла, «сильнейший антибиотик общего действия». Айсману не раз доводилось слышать о случаях, когда он творил подлинные чудеса, вытаскивая больных и раненых с того света – хотя, разумеется, на каждый такой случай приходилось по два десятка тех, кому не повезло.