Автоматная баллада - Уланов Андрей

Но все равно Матвей никак не мог поверить, что дело выгорит. Даже когда Кеша, отклеившись от просверленной ими дыры, радостно прохрипел: «Спят, голубочки!» Слишком уж просто все выходило.

Дверь вагона отъехала в сторону бесшумно – тут Мама придумала толково, это Матвей отрицать не мог. Они прыгнули все разом, братцы с Мамой посередке, он и Кеша – с боков. И вышло это у них так быстро и ловко, – ну, циркачи все-таки, не из-под лавки вылезли – что те двое и проснуться-то не успели, как по ним врезали из пяти стволов. Он, правда, пальнул только раз, не удержался – вообще-то по раскладу его дело было страховать правый угол. Но больно уж его грыз страх, и эта единственная пуля, выпущенная туда, где фонтаном летела солома и какие-то тряпки, а два тела дергались под ударами свинца, будто куклы… эта пуля забрала его страх с собой, взамен оставив уверенность – каким бы страшным человек ни считался, какую бы лихую славу ни имел, против пули ему не сдюжить.

Особенно когда, как сейчас, – ночью, во сне и впятером на одного… потому как девка явно не в счет.

Ему нужно было пальнуть, непременно – и потратил-то Матвей на этот выстрел меньше секунды, а после сразу развернулся направо.

…и в белой трескотне «шпагина» увидел, как над лаково сверкающей тушей мотоцикла в углу взлетает что-то длинное, черное… тускло блеснувшее вороненой сталью.

…и попытался заорать, потому что довернуть ствол не успевал совершенно точно.

А потом увидел свет.

* * *

Первого из напавших, крайнего слева – и единственного по-настоящему опасного, – Швейцарец «снял» еще в прыжке. Следующей пулей он сшиб автоматчика, шагнул вбок, отметил краем сознания, что силуэт на прицеле чем-то странен и увел пистолет вниз-вбок, вместо прострела головы «отключая» выстрелом руку с оружием.

Это было словно на тренировке – рельефно высвеченные на фоне открытой вагонной двери мишени, которые были настолько поглощены своей «легкой победой», что так и не смогли толком переключиться. Осознать, что их драгоценный козырь вдруг обернулся битой шестеркой. Не успели – потому что Швейцарец не дал им на это времени.

Четверо нападавших безвольными мешками осели на доски. Пятый… точнее, пятая, понял теперь Швейцарец, яростно шипя, хваталась за простреленное предплечье.

Сейчас он уже мог рассмотреть ее спокойно – женщина лет сорока плюс-минус, из тех, что принято именовать крупными, не толстуха, а просто здоровая, под метр восемьдесят и с широкой костью тетка, волосы небрежно увязаны в узел на затылке, из одежды – кожаные штаны в обтяжку и лифчик из того же материала. Последняя деталь здорово удивила Швейцарца – с таким изыском современной моды ему сталкиваться еще не приходилось.

– Тайна! – крикнул он. – Можешь выйти.

Сам он остался стоять напротив двери, прислонившись к стене – чтобы у подстреленной им женщины не возникло вдруг желания попытаться переиграть уже сданные карты в рукопашке. Особо ей там, разумеется, ничего не светит. Даже и с двумя рабочими руками не светило, но знать она про это не могла. По аналогичному – и неоднократному – опыту прошлых «ситуаций» Швейцарцу было превосходно известно: его собственное телосложение ассоциируется у людей со словами «костлявый», «щуплый», «мозгляк», но никак не «силач». Что в сочетании с его манерой решать дело пулей у такой здоровущей бабы могло породить иллюзии на тему, провоцировать переход которых в стадию попыток Швейцарец не хотел. Во-первых, потому что и в самом деле не любил действовать голыми руками без крайней на то нужды. Во-вторых, тетку он хотел кое о чем спросить, а если она попытается… допрашивать будет некого.

– Уже… все?

– Почти, – отозвался он. – Сделай, пожалуйста, следующее: видишь, у двери много всякого стреляющего добра валяется… отодвинь его, пожалуйста, в сторону. Левую.

– Сейчас…

– Только не ногами, – быстро добавил он. – И следи, чтобы ствол не был направлен в твою сторону.

Кажется, обиженный взгляд, которым его наградила Тайна, должен был означать что-то вроде «ну, я же не совсем дура».

– Слышь, Черный, – неожиданно заговорила женшина. – Отпустил бы ты меня, а? У меня ведь малой… на сиське еще… пропадет. Грех на душу.

– Что ж ты, – холодно произнес Швейцарец, – о нем только сейчас вспомнила? Грех? А когда прыгала сюда с подельниками, – он мотнул головой в сторону изрешеченных «кукол», – про душу грешную не думала?

– О нем и вспоминала, – отозвалась женщина, – о ребенке-то. Потому и полезла. За твою башку хорошие деньги сулят, а я, как с пузом ходила, обзадолжалась вконец.