Лунная соната для бластера - Серебряков Владимир

— На Земле обычно говорят — о погоде, — заметила Элис.

— У нас нет погоды, — извинился я. — Хотя, в сущности, разница невелика…

Каждый человек в глубине души убежден, что, окажись он на месте недоделков из правительства, то уж точно решил бы все проблемы. Мы с Элис исключения не составляли.

Мы обсудили действия КОХКа в арбор-очагах Центральной Америки, сошлись на том, что санкордоны себя не оправдывают. Пару минут обсуждение топталось на месте, как подслеповатый слон, а потом Элис задала довольно неожиданный вопрос:

— Скажите, а как вы попали в полицию?

— Случайно, — ответил я абсолютно искренне. — Это не слишком престижное занятие на Луне. Понимаете, карьеру у нас можно сделать либо в церкви, либо в кино. В верующие я не гожусь, а менять лица каждый месяц не хочу.

— Вы зря так говорите, — серьезно произнесла девушка.

— Что именно?

— Что не годитесь в верующие. Вам как раз нужно во что-то верить, только вы пока не знаете, во что. Это, кажется, чисто лунарская черта. Или эмигрантская.

— Вы психолог? — поинтересовался я.

— Любитель. Я вообще очень интересуюсь локальными культурами Доминиона. Отклонениями от стандарта, я имею в виду.

— А разве есть такой? Я что-то не заметил.

— Вы живете в заповеднике, офицер. Культура Доминиона унифицирована. Есть еще остатки надкультур — американской, китайской, российской — особенно в доменах, но Служба стирает и их.

— А вам не нравится? По мне, чем меньше поводов для несогласия, тем спокойнее, — возразил я.

Самая большая моя проблема в любой дискуссии заключается в том, что, не утруждаясь приобретением собственных убеждений, я просто начинаю опровергать противника — вне зависимости от того, что он там отстаивает. А как раз сейчас этого делать не следовало, чтобы не разрушить неоправданное доверие миз Релер. Чем дольше мы с ней общались, тем любопытней мне становилось — что заставило ее остаться на Луне, и как связана с этим кончина дядюшки Ноя.

— Ой ли? Для несогласия повод всегда найдется. А унификация культуры приводит к ее распаду. Понимаете, — Глаза ее загорелись; похоже было, что Элис села на любимого конька (еще одно совершенно бессмысленное выражение древних эпох), — наша так называемая цивилизация уже четвертый век роет себе могилу.

— Так долго?

— Уже вырыла. Вы не были на Земле, вы не знаете…

— Почему не был? Был однажды. Три месяца там проторчал.

— Три месяца… А всю жизнь проведи там — взвыли бы. Мы старательно избавлялись от пережитков темного прошлого… боролись с голодом, болезнями, перенаселением и, конечно, со всяческой рознью, предрассудками, тоталитаризмом, а в особенности — нетерпимостью. И доборолись до того, что установили по всей Земле стандарт мировоззрения. Те, кто ему не соответствует, или эмигрируют сами, или отправляются в ссылку по приговору суда.

Замечательный у нее стиль, надо будет перенять.

— Мы уничтожили все ритуалы социализации, — продолжила Элис. Слово «ритуалы» ассоциировалось у меня в основном с обрядами уикканцев, а следующее попросту оставалось китайской грамотой. Сообщив об этом миз Релер, я был вознагражден кратким разъяснением. Имелось в виду, что люди перестали общаться — за ненадобностью. На Луне этого не замечаешь — Город невелик, постоянно наталкиваешься на знакомых, а Землю это явление поразило давно и прочно.

— А потому, — продолжала Элис с фанатическим огоньком в глазах (тем самым, который я приучился замечать в глазах евангелистов, а, заметив — сворачивать в другой коридор), — культура умирает. Цивилизация тоже умирает. Восемь миллиардов человек заняты только тем, что выпихивают в домены каждого, кто хоть немного выбивается из общего ряда. А потом специалисты Службы удивляются, отчего так много стихийных бунтов.

— Знаете что, — я отчего-то возмутился, — так ведь огульно что хочешь охаять можно! Я конечно, не большой любитель голубцов, вот только подавчера… — Тут я осекся, запоздало сообразив, что сообщать миз Релер о моих натянутых отношениях с Мерриллом не стоит.

— Почему огульно, — спокойно возразила Элис, будто не обратив внимания на мою заминку. — Вот скажите мне, Майкл…

— Миша, — поправил я. — Это полное имя у меня такое — Миша.

— Извините, — Она по прежнему мило улыбалась при каждом извинении, но теперь это производило на меня совсем иное впечатление: вроде резиновой оплетки на стальном стержне. — Вот скажите, Миша: отчего в последние полтора столетия прекратили присуждать Нобелевские премии по литературе?