Алмазный меч, деревянный меч. Том 2 - Перумов Ник

Однако Император оставался каменно спокоен. Он не рассказал никому, даже Фессу, о своем видении. Он просто знал, что должен увидеть эту девочку. Должен говорить с ней. Война не имеет смысла. Империи нечего делить с горсткой Дану. Проще выделить им анклав, какой-нибудь старый лес. Пусть живут. Пусть скорее сгниют и рассыплют прахом семена ненависти. Это его долг. Он не может верить в пророчества, в дурные предзнаменования. Он Император.

И даже саранча, при виде которой легионеры с воплями падали ниц, не могла заставить его повернуть голову Он просто поднимал белую перчатку – и стая, словно натолкнувшись на невидимый барьер, валилась в снег мириадами мгновенно усохших трупов.

Это помогало. Первый легион, своими глазами видевший этот фокус, существенно воспрял духом. Впрочем, солдаты Клавдия и так держались молодцами – в манипулах было мало верующих в Спасителя, куда больше – во всемогущую Судьбу, которую не задобрить и не смягчить и которой все равно, кого принимать в объятия смерти – праведника или закоренелого грешника.

На четвертый день пути имперское войско встретило отряд Дану.

Фесс сидел верхом – по правую руку от Императора. Перед ними на покрытой неглубоким снегом равнине строилось войско. Легионеры тащились медленно и нехотя; дух войска упал до чрезвычайности, особенно при виде двух громадных страшилищ, чертивших небо высоко над головами солдат.

Однако приказам легионеры пока еще повиновались.

У дальнего края леса видна была горсточка Дану – жалкие полпоры сотни против почти тридцатитысячного имперского войска. Дерзких сметет первый же залп арбалетчиков – если, конечно, на помощь к Дану не придет их прославленный Деревянный Меч.

Впрочем, никакой магии Фесс пока не чувствовал.

Болело сердце. Ныло постоянной, неизбывной болью. Мир, который он успел полюбить, корчился в муках и, похоже, шел к своему неотвратимому концу.

Фесс не ощущал боевой магии, но вот клокочущую ненависть Деревянного Меча и его поистине исполинскую силу угадывал безошибочно. Да, этому Мечу не место в мире, ему вообще нигде не место, он будет разрушать все что угодно, потому что таковым его сотворили. Сам он не виноват.

Мир уходил. А он, Фесс, лишился своего собственного дома, высокомерно почитая войну единственным достойным себя занятием, так и не озаботил сердце иной, чем к себе, любовью. Сейчас он с горечью вспоминал все взгляды, что бросали на него девушки этого мира... вспоминал даже бесчисленных племянниц Клары Хюммель. Скорее всего в Долину ему больше не попасть. Капкан захлопнулся. Все, что осталось, – постараться оттянуть конец того мира, которому он служил. Вот последнее прибежище для чести.

А впереди стояли готовые к бою Дану. Ничуть не пугаясь мрачно темнеющих прямоугольников имперского строя. Казалось, Дану сами предлагали легионам атаковать.

– Едем, Фесс. Будь настороже. – Император тронул шпорами конские бока. Вольные остались позади.

Два всадника неспешно ехали через заснеженное поле. Отличная мишень для умелых лучников-Дану. Что ж, пусть попробуют.

Они попробовали. Фесс видел, как черными молниями в небо прыгнули десятков пять длинных стрел, как понеслись вверх, описывая длинные дуги.

Ну, это ерунда, с этим наш Искажающий Камешек справится играючи…

Фесс бросил несложное заклятие из разряда скорее фейерверочных, ярмарочных, нежели боевых. Стрелы послушно вспыхнули, едва только долетев до незримого купола, очерченного Фессом над их с Императором головами.

Больше Дану стрелять не стали.

Чем ближе всадники подъезжали к замершему строю, тем сильнее ощущался гнев Деревянного Меча. Все растущее на земле, от травинки до могучего дуба, нуждается в воде, а Деревянный Меч нуждался в крови врагов. Она впитается в землю, растворится в ней, но Истинные Деревья Дану отыщут ее, вберут в себя, став от этого лишь сильнее.

Фесс видел сдвинутые брови, искаженные гневом лица – но притом и странно пустые глаза. Дану отдавали свою Силу Деревянному Мечу – и, в свою очередь, получали Силу от него. Несмотря на все свое умение, Фесс не рискнул бы выйти сейчас один на один против даже самого слабого и неумелого из воинов народа Дану.

Император остановил коня в десяти шагах от замершего строя – мечники впереди, стрелки сзади.

– Я хочу говорить с вами, – медленно произнес Император. – Я хочу говорить также с имеющейся среди вас Дану по имени Сеамни Оэктаканн.

Невозмутимость Дану исчезла словно под напором урагана. Их строй заколебался – и Фесс увидел, как воины поспешно расступаются перед невысокой, совсем еще молодой девушкой, в руках которой обманчиво мирно покоился Деревянный Меч.

– О чем хочет говорить со мной Император людей? – Она говорила четко и правильно, без малейшего акцента.

– Об этом не говорят в чистом поле, на ветру и под снегом.

– Я не верю тебе! – отчаянный выкрик, в котором больше ужаса, чем презрения.

– Кто же кому верит в наши поистине последние времена? Фесс, пожалуйста, раскинь шатер.

Несложное заклятье сработало тотчас. Брошенный на снег купол вздулся.

– У меня нет оружия. – Император распахнул плащ. – Ты будешь говорить со мной, не убирая руку с эфеса твоего Иммельсторна. Ты согласна?

Дану яростно возроптали. Фесс слышал отдельные возгласы, которые мог разобрать (язык Дану не числился среди его коньков), – ничего хорошего они не сулили.

Тем не менее девушка медленно вышла из строя. Высокий Дану, судя по всему – вождь, попытался ее остановить:

– Thaide! Csiin!

Сеамни Оэктаканн не ответила. Просто пошла прямо на Императора, нацелив Деревянный Меч ему в грудь.

Император спешился. Небрежно бросил поводья Фессу и следом за девушкой скрылся за пологом шатра.

Они стояли друг перед другом – Император в простой черной куртке, безоружный, и девушка-Дану в тонкой серебристой кольчуге, высоком шлеме, с готовым для удара Иммельсторном.

– Что ты можешь предложить мне, несчастный? – Она пыталась взвинтить саму себя ненавистью, однако глаза отчего-то смотрели виновато.

– Ты убила меня. Теперь мы квиты, – сказал Император, сбрасывая плащ.

– Я? Тебя? Не играй словами, хуманс! Ты стоишь передо мной живой и здоровый!

– Разве ты забыла бой в безымянном городке? Ты хотела убить мальчика – не слишком-то красящий доблестную Thaide dinnodie.

– Но… – девушка явно растерялась, – ведь это только видение, иллюзия…

– Когда ты была в нем, это не казалось тебе ни видением, ни иллюзией, Сеамни. И ты помнишь мои слова.

– К-какие?..

– Один раз я уже убил тебя. Потом ты убила меня. На твоем клинке тогда осталась моя кровь. Разве не так? Девушка вздрогнула и опустила глаза.