Маленький, большой, или Парламент фейри - Краули Джон

– Клауд, – проговорила она, – насчет сбора ягод я советовалась с тобой в самый что ни на есть распоследний раз.

– Мы с мистером Барнаблом, – бодро откликнулась Клауд, – беседовали о религии.

– Клауд, – мрачно продолжала миссис Дринкуотер, почесывая лодыжку ноги, обутой в кеды без шнурков с вылезшим наружу большим пальцем. – Клауд, меня сбили с дороги.

– Но корзинка у тебя полным-полнешенька.

– Меня сбили с дороги. А корзинку, черт ее подери, я набрала за первые же десять минут.

– Ну вот видишь.

– Однако ты не сказала, что меня собьют с дороги.

– А я об этом и не спрашивала.

Обе замолчали. Клауд курила, миссис Дринкуотер задумчиво чесала лодыжку. Смоки ничуть не задело, что миссис Дринкуотер с ним не поздоровалась: он этого даже не заметил, как следствие своей безличности; времени ему хватило для того, чтобы поразмыслить не без удивления, почему Клауд не сказала: «А ты об этом и не спрашивала».

– Что до религии, – заметила миссис Дринкуотер, – то лучше узнать у Оберона.

– Посмотрим. Он неверующий. – Обращаясь к Смоки, Клауд добавила: – Это мой старший брат.

– Он только об этом и думает, – сказала миссис Дринкуотер.

– Да, – задумчиво повторила Клауд, – да. В этом-то и вся штука.

– А вы религиозны? – спросила у Смоки миссис Дринкуотер.

– Нет, – ответила за него Клауд. – Конечно, был еще и Август.

– В детстве я не получил религиозного воспитания, – сказал Смоки с усмешкой. – Был политеистом, вроде того.

– Как-как? – переспросила миссис Дринкуотер.

– Пантеон. Я ведь получил классическое образование.

– Вам придется с чего-то начать, – отозвалась миссис Дринкуотер, выбирая из корзинки с ягодами листики и мелких жучков. – Это будет почти что последнее неприятное задание. Завтра наконец-то Иванов день.

– Мой брат Август, дедушка Элис, – заметила Клауд, – вероятно, был религиозен. Но он отбыл. В неведомые края.

– Миссионером? – поинтересовался Смоки.

– Что ж, может быть, и так, – протянула Клауд. Вновь создалось впечатление, что эта мысль поразила ее новизной. – Да-да, очень возможно.

– Наверное, они уже оделись, – сказала миссис Дринкуотер. – Давайте-ка пойдем в дом.

Входная дверь-ширма была большой и старой, и, когда Смоки потянул за фарфоровую ручку, ржавая пружина заскрипела; сверху дверь местами была проедена насквозь и походила на стены летней беседки, а нижняя ее часть за годы сделалась выпуклой от бессчетных пинков детей, которым не терпелось выскочить наружу. Смоки перешагнул через порог и оказался в доме.

Просторный, сиявший чистотой вестибюль хранил прохладный запах ночного воздуха, зимнего огня в камине, пакетиков с сушеной лавандой в платяных шкафах с медными ручками – и чего еще? Запахи пчелиного воска, солнечного света, чередования времен года, июньского дня ворвались внутрь, когда дверь, простонав, с шумом задвинулась за спиной Смоки. Полукруглая винтовая лестница с крутым изгибом вела наверх. На площадке, в луче солнца, проникавшего в дом через стрельчатое окно, стояла босиком его невеста, в джинсах с множеством заплаток. Из-за ее плеча выглядывала Софи: она стала на год старше, но все еще не сравнялась ростом с сестрой. Софи надела тонкое белое платье, пальцы украсила кольцами.

– Привет, – сказала Дейли Элис.

– Привет, – отозвался Смоки.

– Проводи Смоки наверх, – сказала миссис Дринкуотер. – Ему отведена воображаемая спальня. И я уверена, что он не прочь умыться.

Миссис Дринкуотер похлопала Смоки по плечу, и он поставил ногу на первую ступеньку. Спустя годы он – порой праздно, порой мучительно – будет пытаться припомнить, действительно ли он, однажды войдя в этот дом, хотя бы раз по-настоящему его покидал. Но в то время он поднимался по лестнице навстречу Дейли Элис с чувством исступленного счастья: наконец-то, после невероятно странного путешествия, он добрался до цели и Дейли Элис встречает его многообещающим взглядом карих глаз (вероятно, именно в этом и заключался единственный смысл пройденного им пути – в чувстве счастья, которое он испытывал, а раз так, то смысл этот замечателен и все у него хорошо) и, взяв Смоки за руку и отобрав у него дорожную сумку, ведет его в прохладные верхние покои дома.

– Я бы хотел умыться, – сказал он прерывисто, словно запыхавшись.

Дейли Элис, пригнувшись к самому его уху, проговорила:

– Я вылижу тебя дочиста, как кошка.

Софи у них за спиной хихикнула.

– Холл! – провозгласила Элис, проведя рукой по стене, обшитой темными панелями. Минуя дверь за дверью, Элис оглаживала каждую из стеклянных дверных ручек со словами: – Это спальня Ма и Па, а это – тише! – папин кабинет. А вот моя комната – видишь? – (Смоки заглянул внутрь и увидел главным образом себя – отраженным в большом зеркале.) – Воображаемый кабинет. Старая модель планетарной системы – там, выше по этой лестнице. Свернуть налево, потом опять налево. – (Коридор походил на дугу, и Смоки не переставал удивляться, как все эти комнаты смогли здесь так разветвиться.) – Пришли, – объявила Дейли Элис.

Комната имела неопределенную форму: из-за резко скошенного потолка концы комнаты разнились по высоте; окна тоже различались величиной; Смоки никак не мог решить, то ли комната выглядит больше, чем на самом деле, то ли меньше, чем кажется. Элис кинула его дорожную сумку на узкую, покрытую пятнистым миткалем кровать, которую раскладывали здесь, видимо, только летом.

– Ванная дальше по коридору, – пояснила Дейли Элис. – Софи, сбегай-ка, принеси немного воды.

– Там есть душ? – спросил Смоки, предвкушая холодные тугие струи.

– Не-а, – отозвалась Софи. – Мы собирались переделать водопровод, но уже не можем его найти…

– Софи!

Софи шмыгнула за дверь.

Сначала Дейли Элис захотелось слизнуть пот, выступивший на шее Смоки и его хрупкой ключице; потом он принялся распутывать концы ее рубашки, которые она связала узлом ниже груди; а потом – потом, охваченные нетерпением, они забыли об очередности действий и безмолвно и страстно препирались, попеременно одерживая верх, словно пираты, делящие сокровище, которое они так долго искали, так долго о нем мечтали и которое так долго от них таилось.

В полдень они вдвоем ели сэндвичи с яблоками и арахисовым маслом в саду, обнесенном стеной, позади заднего фасада дома.

– Задний фасад?

Усыпанные плодами ветви деревьев перегибались через серую стену, облокотившись на нее, будто невозмутимые наблюдатели. Каменная столешница, за которой в углу сада под раскидистым буком сидели Смоки и Дейли Элис, была испещрена извитыми следами от раздавленных прошлым летом гусениц; яркие бумажные тарелочки выглядели на тяжелом камне слишком легкими и эфемерными. Смоки обычно не ел арахисового масла и теперь силился очистить нёбо языком.

– Сначала здесь был парадный вход, – пояснила Дейли Элис. – Потом тут разбили сад, обнесли его стеной, и фасадом стала задняя часть дома. Которая и так была фасадом. А теперь здесь задний фасад.

Дейли Элис оседлала скамейку, подобрала с земли сучок, одновременно отбросив мизинцем попавшую в рот золотистую прядь, и быстро начертила на земле пятиконечную звезду. Смоки следил за рисунком, а потом перевел взгляд на туго облегавшие ее фигуру джинсы.

– Не совсем так, – произнесла Дейли Элис, по-птичьи глянув на свой набросок, – но похоже. В этом доме каждая сторона является парадной, видишь? Его построили как образец. Мой прадедушка? О котором я тебе писала? Он построил этот дом как образец, чтобы люди могли прийти, осмотреть его с любой стороны и выбрать, какой именно дом им нужен. Вот почему внутри все расположено как попало. Внутри дома – как бы множество домов: один словно вставлен в другой, а иные друг с другом пересекаются, и у каждого впереди торчит свой собственный фасад.

– Что? – переспросил Смоки. Он смотрел, но не слушал; Дейли Элис поняла это по его лицу и рассмеялась:

– Посмотри. Видишь?

Смоки посмотрел туда, куда она указывала. Это был строгий фасад в классическом стиле, увитый плющом; пятна на сером камне походили на капли темных слез; высокие сводчатые окна; симметрично расположенные детали, свойственные классическим ордерам; отделка рустами, колонны, цоколь. Из высокого окна кто-то выглядывал с задумчивым видом.

– Теперь пошли.

Дейли Элис откусила изрядную долю сэндвича (крупные зубы) и за руку повела Смоки вдоль фасада; и пока они шли, тот начал раздвигаться подобно декорации: казавшееся плоским выдвигалось вперед; то, что выпирало, сворачивалось; колонны превращались в пилястры и исчезали. Как лицо на переливающейся картинке – забаве детишек: стоит ее наклонить, то злобно ухмыляется, то озаряется приветливой улыбкой, – так менялся и задний фасад, а когда они достигли противоположной стены и оглянулись, дом выглядел весело, в псевдотюдоровском стиле, с изогнутыми скатами крыши и сгрудившимися трубами дымоходов, похожих на шляпы клоунов. Из распахнувшегося на втором этаже широкого окна (меж стеклянных панелей в свинцовом переплете сверкнули одна или две цветных) выглянула Софи и замахала рукой.