Маленький, большой, или Парламент фейри - Краули Джон

В то время пока Дейли Элис, напевая, терла себя щеткой в ванне, ее жених, со сбитыми ногами, продолжал свой путь, дивясь свирепости, с какой мстили ему мышцы после вчерашней прогулки. Пока Дейли Элис завтракала в длинной угловой кухне и строила планы на день со своей хлопотливой матерью, Смоки взобрался по жужжащей насекомыми, залитой солнцем горе и начал спускаться в долину. Пока Дейли Элис и Софи окликали друг друга через смежные залы, а доктор смотрел из окна в поисках вдохновения, Смоки стоял на перекрестке дорог у четырех вязов, походивших на степенно беседующих стариков. Указатель с надписью «ЭДЖВУД» направлял палец в сторону грунтовой дороги, которая, петляя, уходила в тенистый туннель, образованный густо растущими деревьями; когда Смоки ступил на эту дорогу, озираясь по сторонам и гадая, что́ встретит дальше, сестры сидели в комнате Дейли Элис, готовя платье, которое ей предстояло надеть следующим утром, и Софи рассказывала Элис свой сон.

– Мне приснилось, будто я научилась экономить время, которое не хочется тратить, и использовать его только тогда, когда мне это нужно. Ну, например, время, проведенное у кабинета врача, или потраченное на возвращение оттуда, куда не хотелось идти, или на ожидание автобуса. Нужно было собрать эти бесполезные минуты и сложить их, как смятые коробки, чтобы они занимали меньше места. Это было совсем нетрудно, если только знать, как взяться. Никто ни капельки и не удивился, когда я сказала, что знаю, как это делается; мама только закивала головой и улыбнулась с таким видом, точно каждый, достигнув определенного возраста, непременно овладевает подобными штуками. Надо просто-напросто сплющить минуты по швам как можно тщательней, не пропустив ни одного, а потом разгладить. Папа вручил мне огромный конверт из мраморной бумаги, и, взяв его в руки, я вспомнила, что видела такие конверты повсюду и недоумевала, для чего они предназначены. Забавно, как во сне изобретаешь, словно бы припоминая, разные объяснения.

Пока Софи рассказывала, ее проворные пальцы подрубали подол платья, а изо рта торчали булавки, поэтому Элис не всегда могла разобрать, что именно она говорит. За развитием событий во сне Софи уследить было трудно, и Элис, как если бы этот сон снился ей самой, почти тотчас забывала услышанное. Она достала и поставила перед собой пару атласных туфель и вышла в крошечный эркер.

– А потом я испугалась, – продолжала Софи. – Я забила этот большой скучный конверт неудачным временем до отказа, однако понятия не имела, как извлечь из него нужное, когда оно понадобится, и при этом не выпустить на волю все остальные часы, унылые и неприятные. Похоже было на то, что напрасно я за эту затею взялась. Хотя…

Элис посмотрела вниз на подъездную аллею с тонкой полоской травы посередине: там всюду сквозь листву трепетала игра светотени. Она перевела взгляд в конец аллеи, где изогнутые приворотные столбы были увенчаны шарами в оспинах, похожими на серые каменные апельсины. Пока она смотрела, Путник нерешительно ступил в ворота.

Сердце у нее замерло. Весь день Дейли Элис испытывала такое умиротворенное спокойствие, что решила: сегодня он не придет; внутреннее чувство Как-то подсказывало ей, что сегодня он не появится и потому сердцу вовсе незачем дрожать и колотиться от ожидания. Но теперь оно было захвачено врасплох.

– Потом все смешалось. Мне почудилось, что нет такого времени, которое не было бы схлопнуто и прибережено; что я над ним больше не хозяйка; что оно течет само по себе и что у меня осталось только жуткое время – время бродить по залам, время просыпаться средь ночи, время бездельничать…

Сердце Дейли Элис учащенно билось, ответить ей было нечего. А там, внизу, Смоки приближался медленно, словно в благоговении – перед чем, Элис было неизвестно; поняв, что он ее увидел, она развязала поясок коричневого халата и стряхнула его с плеч. Распахнувшийся халат соскользнул к запястьям, и Дейли Элис ощутила, что ее кожи попеременно касаются руки то прохладные, то жаркие: тени, набегавшие от листвы, чередовались с солнцем.

Жаркая волна поднималась от пяток Смоки к голеням, словно долгое путешествие пешком раскалило его ноги докрасна. Голова гудела от полуденного зноя, а правое бедро прошивала насквозь, как иглой, острая боль. Однако он попал в Эджвуд – сомнений быть не могло. Приближаясь к громадному дому с множеством выступов и углов, Смоки и не собирался задавать какие-либо вопросы сидевшей на веранде старой женщине: он и без того знал, что достиг цели. А едва он подошел к дому, перед ним предстала Дейли Элис. Смоки остановился как вкопанный, вперив в нее взгляд; дорожная сумка, вся в пятнах пота, свисала у него с руки. Он не смел подать ей ответный знак (из-за пожилой женщины на веранде), но и не в силах был отвести глаз от Дейли Элис.

– Прелесть, не правда ли? – произнесла наконец женщина.

Лицо Смоки вспыхнуло. Женщина сидела, держась очень прямо, в кресле павлиньей расцветки и улыбалась ему; перед ней был маленький столик, на стеклянной поверхности которого она раскладывала пасьянс.

– Просто прелесть, не так ли? – повторила женщина немного громче.

– Да!

– Да… а сколько изящества! Я рада, что, ступив на аллею, вы увидели это в первую очередь. Оконные переплеты, правда, новые, но эркер и вся каменная кладка подлинные. Не подниметесь ли на веранду? Так трудно разговаривать.

Смоки бросил быстрый взгляд на эркер, но Элис уже исчезла, и перед ним была только причудливая кровля, залитая солнцем. Он поднялся на веранду с колоннками.

– Меня зовут Смоки Барнабл.

– Так. А я – Нора Клауд. Садитесь, пожалуйста.

Умелыми движениями она сгребла разложенные карты и убрала их в бархатную сумочку, которую спрятала в коробочку для рукоделия.

– Значит, это вы, – начал Смоки, опустившись в поскрипывающее плетеное кресло, – поставили мне условия относительно сватовства: что я должен прийти пешком и все такое?

– О нет, – ответила женщина. – Я всего лишь о них узнала.

– Нечто вроде испытания?

– Возможно. Не знаю.

Подобное предположение Нору Клауд, казалось, удивило. Из нагрудного кармана, к которому был аккуратно приколот никчемный носовой платок, она извлекла коричневую сигарету и закурила, чиркнув по подошве кухонной спичкой. На Норе было легкое платье из набивного ситца, вполне годившееся для немолодых дам; Смоки, однако, подумал, что ему никогда раньше не доводилось видеть на ткани столь яркого бирюзового цвета и невероятно причудливого переплетения листьев, крохотных цветов и вьющихся стеблей: оно словно было выкроено из окружавшего его дня.

– Думаю, что в целом для профилактики это было небесполезно.

– Как?

– Ради вашей же безопасности.

– А, понятно.

Повисла пауза: двоюродная бабушка Клауд молчала, невозмутимо улыбаясь; Смоки застыл в ожидании, недоумевая, почему его не приглашают войти в дом, с тем чтобы представить; он стеснялся горячего воздуха, исходившего из-под раскрытого ворота его рубашки. Он вспомнил, что день был воскресным, и, прочистив горло, спросил:

– Доктор и миссис Дринкуотер, наверное, в церкви?

– В определенном смысле, да. – Собеседница Смоки как-то странно откликалась на любые его слова, будто никогда не смотрела на вещи таким образом. – А вы религиозны?

Этого вопроса Смоки боялся.

– Видите ли… – начал он.

– Женщины более склонны к такому, вам не кажется?

– Возможно. Когда я рос, окружающих это как-то не очень заботило.

– Моя мать и я были к этому куда ближе, чем отец и братья, хотя, наверное, они натерпелись больше нашего.

Смоки не знал, что на это ответить, и не мог понять, почему его так пристально разглядывают – в ожидании ответа или же просто по причине близорукости.

– Вот мой племянник, доктор Дринкуотер, тоже… впрочем, у него животные, которым он уделяет очень много внимания. Он поглощен ими целиком. До всего остального ему и дела нет.

– Он склонен к пантеизму?

– О нет. Не настолько же он глуп. Он просто, – Нора Клауд помахала сигаретой в воздухе, – не обращает ни на что внимания. Ну-ка, ну-ка, кто это там?

К воротам на велосипеде подъехала женщина в широкой разрисованной шляпе. На ней были просторные джинсы и блуза из набивной ткани, как и платье бабушки Клауд, только более открытая. Она неловко слезла с велосипеда и сняла с багажника плетеную корзинку. Когда женщина стянула с головы шляпу и забросила ее за спину, Смоки узнал в ней миссис Дринкуотер. Она подошла и тяжело опустилась на ступеньки.

– Клауд, – проговорила она, – насчет сбора ягод я советовалась с тобой в самый что ни на есть распоследний раз.

– Мы с мистером Барнаблом, – бодро откликнулась Клауд, – беседовали о религии.

– Клауд, – мрачно продолжала миссис Дринкуотер, почесывая лодыжку ноги, обутой в кеды без шнурков с вылезшим наружу большим пальцем. – Клауд, меня сбили с дороги.