Земля Мертвых - Прозоров Александр

— Нет, не видел, — повторил бывший патрульный. — Да только кто из нас в детстве самопалами не баловался? А здесь тоже самое, только размером побольше.

Он достал из берендейки деревянный цилиндрик, встряхнул около уха, потом откупорил деревянную же пробку:

— Кажись, порох…

Прижав отверстие цилиндра большим пальцем, он отсыпал чуток пороха в запальный канал, остальное опрокинул в ствол. Нашарил в сумке пыж, старательно вколотил его шомполом, потом из другого цилиндра высыпал полтора десятка круглых крупных дробин, прижал их сверху еще одним пыжом.

— Пожалуй, все… — Станислав отвернулся от бояр, щелкнул зажигалкой, запаливая фитиль: — Куда стрелять будем?

Воевода Кошкин пальцем указал на врытый у склона столб. Зализовский смерд вскинул было пищаль в руках, но пудовый ствол сразу клюнул вниз. Тогда Нислав подступил к бердышу, уложил пищаль в выемку между вием и стволом, прижался щекой — и вдруг выругался:

— От, блин, мушки нет!

— Чего? — не понял воевода.

— Ну, прицел не поставили.

— Так ты… На столб целься, — опять не понял Павел Тимофеевич.

Смерд вздохнул, покачал головой, опять склонил голову, сделал какое-то странное движение пальцем, опять выругался, прицелился в третий раз и ткнул фитилем в запальный канал. Оглушительно грохнул выстрел — из травы, растущей на склоне за столбом, взметнулись земляные фонтанчики.

— Примерно так, — выпрямился стрелок, и опустил пищаль прикладом на землю.

— Откуда только, Семен Прокофьевич, — вытягивая саблю, покачал головой воевода, — на твоей земле такие мужики растут. Может, он еще и бердышом работать сподручней?

— Бердыш возьми, Нислав, — скомандовал опричник.

Погожин послушно выдернул огромный топор из земли, ухватился за древко, поражаясь тяжести и неуклюжести оружия.

— Ну-ка, постой! — неожиданно напрягся опричник. — Дай сюда.

Зализа подошел ближе, забрал бердыш, перехватил его за древко, что-то осматривая и одновременно шепотом прошептал:

— Ты как его держишь, дурень? Вот как нужно, — и уже во весь голос добавил, возвращая топор: — Нет, в порядке. Показалось.

Станислав взял бердыш так, как ему показали: левой за рукоять между обухом и приклепанной к древку сицей, правой за древко чуть пониже и… И понял все! В руках оказался не топор-переросток, а великолепно балансированный боевой шест: один конец этого шеста оканчивался остро отточенным стальным наконечником, годным не только на то, чтобы втыкаться в землю, но и пробивать вражеские доспехи; длинное, почти в семьдесят сантиметров, лезвие топора в форме полумесяца тоже оканчивалось острием, позволяя колоть, резать, рубить, парировать удары, а при наличии свободного пространства — и развалить противника пополам со всего размаха. Короче, Шаолинь отдыхает!

Погожин усмехнулся, в который раз за сегодняшний день вспоминая знаменитых мушкетеров. Сюда бы их, с их тонкими шпажечками: разогнал бы всех четверых за милую душу! И, видно, что-то изменилось в его лице, поскольку воевода отступил и вернул саблю в ножны:

— Не стану крутить, Семен Прокофьевич. Проиграл, так проиграл. Ты как, дальше поедешь или допрос Харитона Волошина желаешь лично провести?

— Лично хочу все услышать, — кивнул опричник.

— Ну, тогда я в допросную избу монеты и принесу, — Павел Тимофеевич перевел взгляд на стоящего с бердышом в руках смерда, удивленно покачал головой и отправился назад в крепость.

* * *

Отец Петр на этот раз в допросную избу не пришел, однако прислал вместо себя широкоплечего монаха с висящим на груди тяжелым медным крестом. Воевода Кошкин в красивом шитом камзоле темно-коричневого бархата, словно на праздник и чувствовал себя неуютно, отодвинув стул дальше к стене, подальше от падающего из окна солнечного света. За столом сидели только Зализа со старыми допросными листами, да подьячий, готовый марать чернилами все новые и новые казенные листы.

Опричник оглянулся на воеводу, и тот кивнул Капитану:

— Тащи Харитона.

Поставленный перед столом боярин, набравшийся сил после предыдущей пытки, смотрел на своих палачей твердо, храбро дожидаясь своей участи.

— Ну что, боярин, — больше для записи в допросном листе, нежели ожидая честного ответа, поинтересовался Зализа. — Вину свою признаешь?

— Нет моей вины пред Богом и государем, — мотнул головой Волошин. — Никакого греха за собой не знаю.