Никакой магии - Уланов Андрей

— Теперь гораздо лучше, — довольно заметил он, — главное, не расстегивайте плащ во время полета, чтобы не отвлекать рулевого.

Совет оказался излишен — «осенний солнечный денек» в Клавдиуме почти всегда означал не только солнечные лучи, но и шквалистый ветер. На узких городских улочках ему было тесно, зато взлетевшему с крыши катеру он обрадовался, словно котенок — клубку ниток. И тут же принялся за игру, сильными ударами невидимых мягких лап швыряя крохотный кораблик из стороны в сторону. У-у-ух! А-а-ах! Несколько лет назад кузен уговорил меня прокатиться с ним на «точной копии настоящего орочьего каноэ». Первые две мили по стремнине целиком состояли из пены, визга, брызг и буйного восторга… пока лодка не развалилась. Сейчас нас мотало почти так же, и мне оставалось лишь надеяться, что людское железо проявит себя лучше ореховой коры. Ух! Ох-х-хой! Йеу-у-у! Жлнтпрс!

— Что?!

— Жаль, нет парусов! — наклонившись к моему уху, крикнул Аллан. — С таким ветром наша команда взяла приз колледжа в кольцевой гонке.

Я не сразу поняла, о чем речь — а сообразив, удивилась-ужаснулась. Воздушные гонки на парусных досках мне представлялись очередным безумным изобретением аранийцев. Невероятно популярные — и столь же опасные. Редкая гонка обходилась без серьезных травм или смертей, когда очередного невезучего «ловца ветра» этот самый ветер с размаху швырял с небес обратно на землю.

— Никогда не понимала, — призналась я, — эту людскую готовность рисковать жизнью на потеху толпе, ради зрелища, минутной славы.

Обычный человек — особенно аранийский аристократ — наверняка бы счел подобные слова глубочайшим оскорблением. О'Шиннах же несколько долгих секунд смотрел на меня, сорвал шлем и поставил ногу на борт, словно собираясь…

— Нет!

— Крен тридцать вправо, Эдвардс!

Мы как раз пролетали мимо разорванного ветром облака. Катер завалился на правый борт, и Аллан, повиснув на левой руке, правой «зачерпнул» из белесого клочка. Золотые волосы вытянулись по ветру, словно грива скачущей во весь опор лошади.

— Попробуйте! — крикнул он. — Хотя бы просто вст…

Остаток фразы заглушил ветер — обидевшись на столь пренебрежительное отношение, он собрал воздух в тугую боксерскую перчатку и, как опытный боец, резко и сильно ударил слева, заставив катер вздернуть нос. Встать?! Что за безумие, подумала я, вцепляясь в ременную петлю… и поднимаясь. Безумие оказалось заразно.

* * *

— С парусом и доской ты превращаешься в птицу, — мечтательно произнес О'Шиннах. — Не пачкая белые облака дымом и угольной пылью, не проламываясь сквозь воздух грубой силой огня и пара, а играя с ним почти на равных. Вся грязь остается там, внизу, на земле, а в небе — обнаженная душа… и свобода. Клянусь честью, пьянит не хуже шампанского.

— Верю, — согласно кивнула я. — Хоть и никогда не пробовала шампанского.

С нашей выходки прошло не меньше четверти часа, но я до сих пор дрожала. Эйфория была густо замешена на страхе, под эльфийскими ушами пряталась гномка, страстно желающая забиться в глубь родных пещер, под надежные каменные своды… или хотя бы ощутить под ногами древесную кору. И сколько ни пытайся убедить саму себя, что в грозу деревья качает и сильнее, а падать вниз, что с полусотни ярдов, что с пяти сотен — итог одинаков…

Миноносец появился внезапно, темной хищной рыбиной вынырнув из облака в полумиле от нас, по правому борту. Растопыренные «плавники» воздушных рулей и спинной гребень из трех скошенных труб лишь усиливали сходство, а выпученные «глаза» в носовой части довершали его.

Я ждала, что, завидев нас, корабль остановится — ляжет в дрейф, как говорят флотские. Однако на миноносце явно считали по-другому. «Гром», казалось, еще больше увеличил скорость, наш катер, дрожа от напряжения, с трудом отыгрывал у него ярд за ярдом. Справа вытянулась дымная полоса, измолотая кормовыми пропеллерами в причудливый воздушный фарш, тряска вдруг усилилась резко, скачком — мы попали в кильватерный след миноносца, выскочили назад, наддали, разом сократив расстояние, поравнялись…

— Как мы попадем туда?

— Прыгнем.

— Что?!

— Придется прыгать! — Аллан, вытянув руку, указал на миноносец — на палубе полдюжины матросов растягивали веревочную сеть. Ближе к рубке застыл, вцепившись в поручни, знакомый черный силуэт. Полковник и в самом дележдалнас…

— Мы же делаем не меньше тридцати миль в час.

— Моряки говорят: «узлов», — поправил меня О'Шиннах. — И, кстати, не тридцать, а ближе к сорока. Просто земля слишком далеко, чтобы без привычки определить скорость.