Заколдованная луна - Сандему Маргит

Криста тут же словно окаменела. Только из-за того, что Франк каждый день вдалбливал ей, какой же превосходный человек был этот Абель Гард, она начинала чувствовать к нему отвращение.

Она, разумеется, была несправедлива, но психологически это была совершенно логическая реакция.

– Я провожу тебя домой сегодня вечером, – сказал Абель. – И тебе не придется идти одной через поле.

Криста нервно оглянулась.

– Я пойду с Ингеборг. К тому же я должна быть дома не позже десяти.

Абель чуть улыбнулся.

– Мне кажется, у Ингеборг на сегодняшний вечер другие планы.

Криста заметила Ингеборг. Она о чем-то оживленно, и, наверное, весьма интимно беседовала с парнем из хора.

– Я скажу ей, – проговорил Абель. – А если ты должна быть дома в десять, мы должны уже идти.

– Но ведь ты только что пришел!

– Я пришел только из-за того дела, о котором уже сказал. Да и собрание все равно уже кончилось.

Кристе не оставалось ничего другого, как примириться с судьбой. Она чувствовала только, что другие постоянно навязывают ей свою волю.

И как раз в этот момент неожиданно появился Ларс Севальдсен. Его встретили бурной овацией. На самом деле ничего странного в его появлении не было, он жил недалеко от этого прихода и принадлежал к той же общине свободной церкви.

Проповедник поторопился представить его – хотя он и бывал здесь уже неоднократно – и пока Криста надевала пальто и шарф, она прислушивалась к задаваемым вопросам и ответам на них.

– Откуда вы берете свои тексты?

Ларс Севальдсен потешно показал на свою голову и рассмеялся. Это был довольно гладкий и ничем не примечательный мужчина, его невозможно было бы описать. С сединой в волосах, а больше ничего и не скажешь. Самый-самый обыкновенный.

– То есть вы хотите сказать, что то, что вы сочиняете, это фантазия?

– Нет-нет, это также и старые и совсем недавно случившиеся события, которые я хочу пересказать в моих простых песнях.

Его песни и вправду были простые, но он произнес эти слова с такой фальшивой скромностью, с таким явным самодовольством, что стало очевидно: сам он их простыми не считает.

– А как долго вы уже пишете такие баллады?

– О-о-о-о, – призадумался он. – По меньшей мере лет тридцать.

– А балладу про Линде-Лу?

– Это новая баллада, ее я написал в этом году. И она сразу же стала популярной.

На самом деле это его единственная баллада, которая имеет настоящий успех.

Он стоял, покачиваясь на каблуках, и вид у него был крайне самодовольный.

– Да, это совершенно точно, она пользуется успехом, – проговорил проповедник, льстиво улыбаясь. – А она основана на том, что было в действительности?

– Да, можно сказать и так. Но я ей недоволен. Подумываю, не изменить ли конец.

– А над чем вы сейчас работаете?

Ларс Севальдсен снова заважничал, оставалось только догадываться, над сколькими шедеврами он трудится сейчас.

– Вы споете нам что-нибудь сегодня вечером?

Одна из женщин из кухни подошла к Кристе и, понизив голос, стала обсуждать детали угощения в следующий раз. Когда они закончили, Ларс Севальдсен уже весьма далеко продвинулся в исполнении своей баллады про Линде-Лу.

«Матери нашей память

Хозяин не пощадил.

Я твердо вам обещаю

За это ему отомстить».

«Да уж, если бы я только смогла остановить эти злобные сплетни вокруг моей матери», – думала Криста. А вообще-то, она не могла поверить, что этот скользкий, как угорь, Ларс Севальдсен с таким сочувствием мог написать о Линде-Лу и его судьбе. Ей это было неприятно. Линде-Лу был как она сама.

Абель Гард осторожно положил свою ладонь на ее руку.

– Нам надо идти.

– Да, конечно.

И они вышли на улицу, в холодный вечер на исходе зимы.

Луна уже пропутешествовала по темно-синему бархату неба и сияла ясно и мощно, дымка больше уже не загораживала ее.

Ужасная тайна выплыла наружу, теперь луна не могла поведать ей больше ничего страшного.

Мысли Кристы вертелись вокруг того, что она услышала в хлеву, ей казалось, что это было уже целую вечность назад. На самом деле прошло всего-то несколько часов. Она ощущала невероятное бессилие из-за того, что не может поговорить с теми, кто жил в Линде-аллее. Она чувствовала, что ею манипулируют. Что ее загоняют в загон, где ей совсем не хочется быть. Неужели у нее совсем нет права решать самой?