Заколдованная луна - Сандему Маргит

Но сейчас этот вопрос был совершенно не ко времени. Криста и не помышляет о браке, ей только семнадцать. Она считает, что должна сначала побольше узнать о жизни. Абель же был ровно в два раза старше ее.

Криста знала не так уж много молодых людей. И крестьянский сын, пожалуй, был единственным, кого она встретила, кроме тех, в общине. Как уже было сказано раньше, об Абеле ей напоминал ежедневно Франк щедрыми похвалами и отнюдь не прозрачными намеками.

Отвращение к человеку можно испытывать и за меньшее.

Ее поглотили повседневные заботы.

Франк очень скоро понял, что такой рабочий день – семь часов – был для нее слишком длинен. Ведь не мог же он так долго сидеть, забытый и беспомощный! Да еще к тому же она должна была ходить по вечерам за молоком. Нет, это совершенно невозможно. Так что она проводила с мальчиками всего лишь несколько часов, пока Абель был на работе, все остальное время она посвящала становящемуся все более требовательным Франку, который уже начал жалеть о своей затее определить ее в дом Абеля. Он поступил слишком необдуманно, желая помешать ей поехать в Линде-аллее. Так что теперь ему оставалось только локти кусать.

Но Кристе нравилось время, которое она проводила с детьми. Они были словно отдушиной в становящемся все более тягостным совместном проживании с Франком. С мальчиками она могла немного расслабиться, она ходила с ними на прогулки, рассказывала им сказки, когда шел дождь, она разнимала их, если они дрались, заклеивала пластырем раны у дико визжащих мальчишек, и в конце концов стала им совершенно необходима.

Но, разумеется, нельзя сказать, что проблем не было совсем. Двум старшим мальчикам она, конечно же, нравилась, но они ревниво охраняли память матери. Прошло всего два года после ее смерти, и они хорошо ее помнили. Старая тетка Абеля поправилась и вместе с двумя мальчиками начала тихо терроризировать Кристу.

«Паулина никогда так не делала, – сказала старуха и высокомерно задрала подбородок, когда Криста повесила половую тряпку на веревку, на которой обычно сушилось белье. – Она оставляла ее сушиться на ведре». Ладно, тогда Криста тоже повесила ее на ведро. Что угодно, только бы не ругаться. «Она намазывала больше масла на хлеб, – говорил Якоб, старший из мальчиков. – А сверху она поливала его сиропом». «Но сироп разрушает твои зубы», – возражала Криста. И тогда уже все трое смотрели на нее с укоризной. Ошибаться Паулина не могла!

Дух Паулины витал во всем доме. В этом не было ничего плохого. Криста помнила ее как настоящую христианку, милую женщину, которая всегда казалась очень усталой. Но Криста не разделяла ее вкусы. Ей хотелось убрать бумажные цветы или бабочек, которые были пришпилены к гардинам то тут, то там, или же заменить тяжелые пестрые диванные покрывала на чудесные голубые, которые лежали в шкафу.

Но они даже и слушать об этом не хотели! Паулина так любила этих огромных пестрых собирателей пыли!

Да и за малышами Криста смотрела не так. «Дай Давиду его соску с сахаром, если ему это нравится!» Давиду было уже шесть, он кидал эту свою соску, куда угодно, она оказывалась в самых невероятных местах, чаще всего на полу, если он только не засовывал ее в сахарницу, а потом в рот.

Невозможно было не понять, что тетка видела в Кристе соперницу, хотя помощь девушки была ей весьма кстати. Сотрудничество, хромая, продвигалось вперед, на основе предупредительности. Они уступали друг другу, дружески и вежливо улыбаясь, и все.

Зима ослабила хватку, и однажды, когда Криста шла домой, начал накрапывать весенний дождик. На улице по-прежнему было еще светло, у нее было такое весеннее настроение, когда неизвестно, почему испытываешь какую-то непонятную тоску. По чему-то бесконечному, тому, что как-то связано с вечностью.

У ворот ее поджидали.

Она прямо-таки вздрогнула, увидев его.

Криста никогда не видела Имре раньше. Но она сразу же поняла, что это он.

Ее ближайший родственник. Не особенно близкий, но все равно! Кем он ей приходится? Двоюродный брат ее матери. Да, именно так.

Имре…

На свете не было мужчины красивее. Его светлые волосы резко контрастировали с темно-серыми глазами – их он унаследовал от Марко. Приветливое и в то же время немного суровое выражение благородного лица, фигура и осанка – благороднее, чем у любого из королей… Он был словно сон.

А может, именно сном он и был?