Чудовище - Сандему Маргит

Но однажды утром, когда она подошла к нему, он заметил, что его спутанные мысли начинают выстраиваться в какую-то последовательность.

Ему надо было что-то спросить у нее.

— Та… другая… — хрипло произнес он.

— Какая другая? — спросила она.

Но он уже потерял ход мысли.

Медленно к нему возвращались картины. И в них неизменно присутствовал страх. Страх не за себя, а за того, кого он держал в своих руках, кто был уже на грани смерти. Он должен был оберегать этого человека. День и ночь он пытался это делать…

Холод, жажда…

Он промерз до костей.

В памяти возникла страшная картина: вода! Вода, вода, повсюду эта холодная, соленая вода! Он ненавидел эту воду, потому что она хотела отнять у него того, кого он любил.

Но ненависть была не самым сильным чувством. Еще более сильным было чувство ответственности за другого. Ответственности за ту, кого он держал в своих руках.

— Белинда! — произнес он вслух. Диаконисса, стоявшая рядом, тут же повернулась к нему.

— Что ты сказал?

— Белинда. Ее зовут Белинда.

— Кого?

— Мою жену. Которую я держал на руках. Где она? Если она жива, я должен…

Он вдруг почувствовал страшное беспокойство, которое было ему во вред.

— Ну, ну, успокойся, — сказала диаконисса, поудобнее укладывая его в постель.

— Вы говорили о другой, — сбивчиво шептал он, чувствуя, что силы опять покидают его. Ему нужно было все узнать, пока он снова не провалился в небытие.

Сев на край его постели, она решительно прислонила его к подушке.

— Сейчас я тебе все расскажу, молодой человек…

Он не чувствовал себя особенно молодым, но все-таки немного успокоился. Он наконец понял, что так лучше для него.

И она спокойно сказала:

— Ты приплыл сюда на маленькой шлюпке, на крохотном ялике. Рыбаки заметили шлюпку недалеко от берега. В шлюпке было четверо. Двое были мертвы. Ты и еще одна женщина выжили. Вот и все.

— Она была у меня на руках? — перебил он ее.

— Об этом я ничего не знаю. Я знаю только, что она теперь находится в этой больнице и что разум ее помутился. Что же касается тех бед, которые вы пережили, то об этом я ничего не знаю.

Белинда? Разум ее никогда не отличался особой силой, особой одаренности никто в ней не замечал. Но она всегда была в здравом уме.

— Мне нужно увидеть ее! Диаконисса колебалась.

— Я попробую уладить это, — сказала она наконец. — Но не надейся на многое! Может быть, это вовсе не она, или же ты будешь совершенно разочарован, увидев ее душевное состояние.

Он горячо кивнул ей. Главное для него было узнать все. Сердце его готово было выскочить из груди, он понимал, что такое напряжение для него теперь вредно, но ничего не мог поделать с собой. Ему бы только не потерять сознание, остальное не так важно.

Сестра милосердия нерешительно огляделась по сторонам. И тут он обнаружил, что не один в комнате, что там стояло множество кроватей, заправленных грязным, нищенским бельем, на которых лежали в основном старики, тупо смотревшие в его сторону. Кто-то непрерывно стонал в другом углу. Все помещение было пропитано затхлой вонью, но он так долго лежал здесь, что уже привык к этому. Во всяком случае, мог это выносить. И даже запах карболки не мог пересилить эту вонь.

Он понял, почему диаконисса медлит. Можно ли было впустить сюда женщину? Но поскольку он сам не мог встать с кровати, он горячо упрашивал ее привести к нему ту женщину с лодки.

В конце концов она кивнула и вышла. Она сказала, что поговорит об этом с доктором.

Ожидая ее, он пытался осознать собственное состояние, взглянуть на себя глазами окружающих. Ему хотелось произвести на всех благоприятное впечатление. Теперь он знал, кто он такой. Вильяр Линд из рода Людей Льда, а то маленькое существо, которое согревало его сердце и должно было получить известие о том, что он жив, был его сын Хеннинг, оставшийся в Норвегии.

Все становилось на свои места. Он прикидывал, сколько он уже лежит здесь. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что он лежит здесь уже долго. Ощупав свой подбородок, он обнаружил, что у него выросла длинная борода. А ведь он всегда был гладко выбритым! Но он обнаружил и кое-что еще. Рука, прикоснувшаяся к подбородку, не была целой. Он не осмеливался взглянуть на свои руки. И когда он наконец решился на это, он был глубоко потрясен. Почти все пальцы у него отсутствовали. Ему показалось, что он лишился части себя самого — это было очень странное чувство.