Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна

– Не можешь ходить, так посиди.

Я все-таки открыл глаза, чтобы увидеть довольную рожу Натти:

– Посидеть?

– Я кресло на двор вытащил. Погода-то хорошая, совсем тепло стало. Летом пахнет.

Какое лето посреди весны? Насколько помню вчерашнее путешествие по дороге, она все еще хлюпает. На особенно глубоких ямках. И сохнуть ей еще долго. Собственно, именно поэтому купеческие обозы, прибывшие в Грент к ярмарочным дням, расположились лагерем поодаль от города на каменистом поле.

– Точно тепло?

– Да ты выйди и сам посмотри! Замерзнешь – одеяло притащу.

И что это мы сегодня такие услужливые? Стараемся хоть как-то загладить вину за недавнее недомогание?

– Кстати, об одеяле. – Я сел на кровати и взглянул на рыжего со всей доступной мне в эту минуту суровостью. – Что с тобой тогда стряслось?

– Когда? – Ржаво-карие глаза изобразили умилительное недоумение.

– Давеча в Гренте. На главной площади.

Натти неопределенно махнул рукой:

– Да это… Бывает. Таким уж уродился.

Звучит не слишком искренне. Но и ложь уловить в его словах не могу. Где-то и в чем-то он мне врет, вне всякого сомнения. Только не по поводу болезни. Итак, мой помощник в любой момент может забиться в очередном припадке? Нечего сказать, добрая весть!

– Вылечить можно?

На меня посмотрели взглядом, значение которого навскидку определить было невозможно, а потом невинно спросили:

– А зачем?

Затем, что мне не улыбается в какой-нибудь прекрасный миг оказаться лицом к лицу с врагом, имея за спиной не поддержку, а лихорадочного больного. Но с другой стороны… А почему он вообще должен меня сопровождать? На то есть Ньяна. Правда, ее службы осталось на мою долю совсем немного.

– Тебе не мешает?

– Да пока справляюсь.

Ну и ладно. Так что он там говорил о кресле?

М-да, ноги подкашивались. Но до двери меня все-таки донесли, а вот потом пришлось сделать неоправданно широкий шаг и уцепиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Потому что на дворе и в самом деле…

Пахло.

Вряд ли летом: оно во всем предпочитает умеренность и леность, но весной уж точно. А вместе с буйным ароматом, одновременно горько-свежим и приторно-сладким, загнавшим выдох обратно в грудь, взгляд захлебнулся в красках.

Их было немного. Собственно, всего три. Черные прогалины земли, белые лепестки вишневых цветков и зелень новорожденных травинок. Три, но каждая из них вела бой за мое внимание, причем делала это с таким напором, что пришлось снова закрыть глаза и пробираться к креслу уже целиком и полностью на ощупь.

Сразу, как только я опустился на кожаное седалище, одеяло накрыло мои ноги, и стало совсем-совсем хорошо.

– Ну как воздух? – осведомился Натти.

– Дышу.

Это все, что я мог сказать в ответ, потому что на более длинную тираду отвлекаться не хотелось. Обстоятельства звали за собой. Девственно-новые, такие, в которых я раньше никогда не оказывался.

В городе совсем другая весна, но, чтобы это понять, следовало окунуться с головой в одну из четырех дочек года, навестившую Блаженный Дол. Воздух, больше похожий на духи, составленные безвестным мастером, кружил голову, не намекая, а заявляя свои требования с юношеской прямотой. Не предлагая влюбиться, а почти принуждая. Густой и одновременно резко-свежий, он подминал под себя все оттенки чувств, оставляя лишь одно: преклонение. Смиренное признание поражения.

А кто же был побежден?

Человек, убаюканный строгой колыбельной зимы и за долгие месяцы снега исподволь уверовавший в то, что морозные оковы неразрушимы.

Человек, забывший отчаянную и беззаботную мощь весны.

Я.

Город состоит из стен. Высоких, низких, крупнокладочных, оскольчатых, плачущих от дождя белесыми потеками раствора, на котором градостроители нагрели не одну жадную ладонь. Стен, то хитро, то надменно, то угрожающе взирающих на прохожих оконными проемами и время от времени разевающих беззубые пасти дверей. Стен, заканчивающихся черепичной челкой. Небо есть и над городами, но оно слишком далеко, да еще спрятано в дымке серых струек, поднимающихся из печных труб. Только летом его можно разглядеть. Если поднять голову. Но ведь, как только отведешь взгляд от того, что творится у тебя под ногами, непременно оступишься, не так ли? Потому городские жители никогда не смотрят вверх.

Я тоже не смотрел. И думал, что поступаю совершенно правильно. Но, Бож милостивый, сколько же всего я, оказывается, потерял…