Нити разрубленных узлов - Иванова Вероника Евгеньевна

Я ничего не вешу, любой порыв ветра… Да что там ветер! Любое движение воздуха может сорвать меня с места и отправить в разверстую пасть темноты.

Что ж, сам виноват. Не надо было пытаться мстить. Не надо было сражаться снова. Но откуда же я мог знать, что он вдруг так легко сдастся? Откуда я мог знать, что он вдруг захочет сложить свое оружие и раскроется навстречу удару?

А может, все было рассчитано заранее: умысел нельзя исключать. Может быть, он знал, что охотник с минуты на минуту придет за демоном, и сделал все, чтобы лишить меня последней защиты. Тогда честь ему и хвала, такому дальновидному! Задумано и исполнено отлично. Даже вызывает восхищение. Искреннее.

Темнота перед глазами становится все глубже, все сочнее. Не надвигается на меня, скорее, ждет. Чего? Моего волеизъявления? Я не хочу туда. Честно, не хочу. Еще несколько мгновений, ладно? Я ведь не вернусь больше. Этот мир — мой единственный шанс на жизнь. Жаль только, что жить здесь мне тоже не очень-то хочется.

Любопытно, что чувствовал Себерро, выгнанный прочь из тела? Хотелось бы услышать, какими словами он поносит меня сейчас… Уж он непременно притащится снова. Найдет способ. Жаль, больше не встретимся. Ни здесь, ни там.

Страха нет. Наверное, с ним было бы проще. Но вокруг один лишь покой, чарам которого я не могу не поддаться. То, что ощущаю… Кажется, именно оно называется умиротворением. Хочется закрыть глаза, глубоко вдохнуть, свернуться клубком, как дракон на башне, и задремать под шепот проносящихся мимо дней.

Мне ведь что-то обязательно будет сниться, да?

Тогда пора в постель.

Сознание сжимается. Покидает закоулки чужого тела сначала неохотно, а потом все стремительнее. Спасибо этому дому, как говорится, пойдем к… Хотя правильнее было бы назвать место, ожидающее меня, усыпальницей. Вроде той, где коротают время «вдохи».

Я уже прошел через одни темные врата, направляясь сюда, теперь их близнец приглашает проделать обратный путь. Собственно, выбора нет. Я больше не принадлежу ни себе, ни кому-то в этом мире. Я — сухой лист и, куда подует, туда полечу, дождаться бы только ветра, а он почему-то не спешит меня подхватить…

Лица, взгляды, фигуры — все постепенно исчезает из моего поля зрения, потому что зрение тоже исчезает. Зачем оно бесплотному призраку? Должно быть, я становлюсь сейчас похожим на тот сгусток синего света, что погас в складках белой мантии. Наверное, это красиво выглядит. Загадочно. Волшебно. Как и полагается чему-то необъяснимому.

Мир вокруг приходит в движение. Наконец-то! То ли струи невидимой реки, то ли крылья ночного ветра обволакивают меня, обнимают, увлекают за собой в самое сердце распахнутой темноты. Еще немного, и я пройду сквозь врата, последние в моей жизни. Жаль, что они настолько невзрачны: темно, пусто, и все. Но может быть, так и надо? Никаких надежд, никаких фантазий. Чудес ведь не бывает. Один только точный расчет, иногда упрямство, иногда чувство вины — вот что вершит судьбами мира и человеческими судьбами…

Темнота смотрит на меня, должно быть улыбаясь, а может, равнодушно пожимая плечами. Где-то там, позади, еще теплится свет, бледный, слабый, еле живой. Ему не справиться с беззвездным мраком, не рассеять даже пядь ночи, что готова принять меня в свои объятия.

Но он и не собирается это делать, а всего лишь протягивает руку, пальцы которой хотя и сотканы из бесплотных крошечных искр, но умеют крепко держать свою добычу.

Здесь…

Танна чувствовала себя обманутой. С самого начала представления во дворе, когда этот утонченный служитель богов начал свою проповедь, женщина непрерывно кусала губу, не веря каждому услышанному слову.

Когда тело прежнего верховного бальги испустило дух, а вместе с ним синий огонек, дальнейшее представлялось совершенно иным. Танна полагала, что надо начинать готовиться к отъезду, ведь больше в Катрале делать нечего: единственный демон надежно упрятан в беспомощное тело, а других осквернителей плоти и душ вокруг и в помине не было. Но Иакин Кавалено почему-то не спешил уезжать. Напротив, он, вернувшись в дом, долго сидел в своем кабинете, закрывшись вместе с тем пакостным прибоженным и не позволяя никому более быть свидетелем их беседы. Даже ей, которая…

Танна чувствовала себя преданной. Ощущала себя орудием, исполнившим свое предназначение и отставленным в сторону. Может быть, до следующего подходящего случая, а может, и вовсе за дальнейшей ненадобностью. Она слушала пламенную речь Глориса, но весь этот огонь пролетал мимо, не опаляя и краев сознания, потому что в глубине ее собственной души клокотала обида, надежно гасящая любые посторонние искры.