Черный меч - Вегашин Влад

За Нюрнбергским процессом Вольфганг следил настолько пристально, насколько это было возможно. Он читал все газеты, выходившие в небольшом городке, в котором они с Руфью жили последние два года, и не раз отмечал небольшие статьи, в которых говорилось об очередном самосуде простых жителей над бывшими солдатами Рейха. Вольфа до глубины души возмутило то, что суд отклонил ходатайство Эриха Редера, главнокомандующего ВМФ Германии, о замене пожизненного заключения смертной казнью. А после очередной статьи, в которой от всей души обливали грязью простых солдат Рейха, отчаяние бывшего обершарфюрера вылилось в строчки:

• Позови — не приду, потеряюсь, избудусь, забудусь.
• Даже в воспоминаньях нет места — при жизни стал смертью.
• К нам судьба оказалась щедра на недоброе чудо,
• Но, когда вам расскажут, что мы были волки — не верьте.

• Ну, какие там бестии — серые были щенята,
• С голубыми глазами, в которых вся преданность мира.
• Нас учили стрелять и гордиться судьбою солдата,
• Но забыли сказать, где находится выход из тира.

• Нам забыли сказать, что однажды мы будем неправы,
• Обречённо неправы, как вечно неправ проигравший.
• Трижды проклятый Рейх, опоивший нас сладкой отравой,
• Позабыл, что нам тоже бывает и больно, и страшно.

• Не для нас справедливость, кривятся брезгливые лица,
• Не для нас милосердие божие и человечье,
• Нас, за то, что стояли у жарких печей Аушвица,
• С омерзеньем отторгнет от нас же спасённая вечность.

• Нас оставят лишь в книжках с кровавым и скорбным сюжетом,
• Да и там мы пребудем землёю и небом презренны.
• Над опрятным музеем, над вечным огнём нашим жертвам
• Стылый ветер, быть может, шепнёт еле слышно: «Presente».^[20]

Самым обидным для Вольфганга было то, что он все же начал поправляться до того, как закончилась война. И теперь надо было выполнять данное Руфи обещание — жить дальше.

Он жил. Так, как получалось. Владея в совершенстве несколькими языками, Вольф без особых проблем устроился на какую-то работу, куда ходил просто для того, чтобы чем-то себя занять.

Существование стало серой навязанной необходимостью. Он неоднократно проклинал Руфь за то, что она спасла его, не дала умереть в той же яме, где навсегда оборвалась вера молодого эсэсовца во все, во что он вообще верил. Но обещание было дано, и его приходилось держать. И на протяжении долгих лет Вольф его держал.

Вольфганг Эрих Шварц-Кениг, бывший обершарфюрер СС, дивизия «Totenkopf», погиб в апреле одна тысяча девятьсот сорок девятого года. Трагическая случайность — в ходе задержания особо опасного преступника кто-то из полицейских попал прямо в сердце проходившего мимо человека.

Его без шума похоронили на маленьком местном кладбище. На похоронах почти никого не было — несколько человек с работы, хозяйка дома, где Вольф жил последние годы, и прячущая лицо под капюшоном Руфь.

Когда все, пробормотав положенные слова прощания, с облегчением разошлись, ведьма осталась у свежей могилы одна.

— Не твоя это была судьба, — негромко проговорила она, извлекая из рукава пальто узкий обломок из звездчатой черной стали, заостренный с одной стороны. — До встречи, мой храбрый спаситель. До встречи, несостоявшийся хранитель…

Второй спутник Аенгроста.

Вольфганг Шварц-Кениг, глава «Ордена Свободы».

27 день керета, год 528 (летоисчисление местное)

Воспоминания сыпались сквозь пальцы, как мелкий речной песок. Перед взглядом закрытых глаз мелькали фотоснимки с процесса, лица сослуживцев, пролетала, кружась в танце, Руфь, и снова газетные вырезки, и перекошенная физиономия Бонке, и звенели в голове детские крики…

Вольфганг вырвался из беспамятства стремительно, как из ледяной воды. Дернулся, резко сел на постели, открыл глаза…

Он изменился. Неуловимо, почти незаметно для стороннего взгляда — но очевидно для опытного человека. Чуть иное выражение лица, жесткий и слегка насмешливый взгляд, пронизанный мудростью тысячелетий, немного высокомерный изгиб тонких губ… Не было больше того эльфа-идеалиста, которого случайно подобрали воины из Ордена Свободы.

— С возвращением, — с кривой усмешкой проговорил Дракон.

Эпилог

Музыка насыщенной, тяжелой волной прокатывалась по спинам и крыльям семи драконов. Звук, казалось, полностью состоял из магии, он был пропитан ею и являлся ею. Четырнадцать распластанных по мрамору огромного зала крыльев разных цветов едва заметно шевелились в такт мелодии. Под мрачными сводами зала плавал темный искрящийся туман, к которому один за другим устремлялись становящиеся почти видимыми потоки музыки.