Страж - Пехов Алексей Юрьевич

— Залили в задницу через воронку кипящее масло.

— Лучше бы я не спрашивал, — сказал Карл.

Беседу с Карлом я продолжил глубокой ночью, понадеявшись, что все уже спят. Говорили столь тихим шёпотом, что едва слышали друг друга. Больше читали по губами.

— Ты что-нибудь надумал? — спросил страж. Я посмотрел ему в глаза:

— Особого выбора нет. Постараюсь выбить для тебя комнату наверху, а там что-нибудь придумаем.

Он кивнул, не споря и не удивляясь моему решению:

— Пусть будет так. Если бы у меня был кинжал, я бы рискнул выйти против неё один на один. Ты знаешь, где они хранятся?

— Да. Из тюрьмы в покои герцога есть прямая лестница. Но его милость не слишком спешит спуститься по ней и повидаться с родной матушкой.

— Значит, нам остаётся только ждать, когда тебя позовут.

Я кивнул. Не собираюсь самостоятельно бежать к его милости с просьбой взять меня под своё крыло. Если бы у Карла не было перспективы улететь с помощью требушета, я бы даже не думал ни о каком сотрудничестве.

Спустя несколько дней так ничего и не изменилось. Мы были предоставлены сами себе, и стражники, сперва злые на нас, понемногу успокоились, решив не портить нам жизнь и не гневить маркграфа.

У Марии оказался необычайно красивый голос, и она часто пела, несмотря на требования Мануэля прекратить. Окулл тоже пропала, словно ожидая чего-то. По нашим подсчётам, был уже конец марта, и я предполагал, что при самом худшем раскладе в начале мая кто-нибудь должен для нас что-то сделать. Уверен, что ни Гера, ни Львёнок, узнав о случившемся, нас не бросят. Хотя вытащить пленников из Латки будет очень непросто. Впрочем, влияния Братства вполне хватит, чтобы сровнять замок с землёй. Возможно, магистры от меня не в восторге, но я прекрасно выучил одно — своих на растерзание чужаков они не отдают, особенно если замешан Орден.

А Орден оказался замешан, и я стал крайне ценным свидетелем для того, чтобы подкосить его могущество. Грызня с Братством — это одно. А вот дополнительные доказательства того, что законники связались с маркграфом и вместе с ним покушались на слугу Церкви, мешавшему их власти, это совсем другое. Больше ереси и попыток отобрать у них деньги клирики не любят лишь одну вещь — когда кто-то пытается их убить или поставить на колени. Слуги божьи привыкли быть коленопреклонёнными лишь перед Всевышним.

Как-то вечером, после того как, пребывая в дурном настроении, я швырнул в лицо тюремщику тарелку с филе морского окуня под маринадом, случилось нечто необычное.

Изольда молчала. Обычно после ужина она всегда молилась, и мы привыкли к её высокому дрожащему голосу. А теперь висела глухая тишина, впрочем очень скоро нарушенная сдавленным воплем Марии.

— Не делай этого! — кричала она.

Я даже не понял сперва, что произошло.

— Карл, — позвал я.

Он завозился в своей камере, затем подошёл к решётке: — Что?

Я тоже прислонился к решётке, пытаясь разглядеть, что происходит, и выругался, как и остальные. Изольда медленно шла по коридору, держа в руках самодельный крестик, сделанный из ручки сломанной деревянной ложки.

— Чёрт бы побрал эту дуру! — Карл положил руку на дверь, но я, увидев появившуюся из мрака окулл, рявкнул ему:

— Не смей выходить!

Слава богу, он послушался.

— Остановись и вернись в камеру. Немедленно. — Мой голос звучал твёрдо, но Изольда лишь сказала:

— Вам больше нечего боятся — она не тронет вас, ибо я невеста Иисуса. Выходите и идите со мною в Царствие Небесное.

— Никому её не слушать! — крикнул Карл и вкрадчиво обратился к Изольде, при этом смотря только на медленно приближающуюся мать маркграфа: — Послушай, девочка, у тебя очень мало времени. Вернись, пока не поздно!

— Её нет. Она испугалась, ушла и больше не вернётся. — Глаза Изольды горели фанатичным блеском, а окулл, наслаждаясь действом, не считала нужным появляться на глаза простым смертным.

— Она здесь, в десяти шагах от тебя! — заорал я.

Карл не выдержал, рванул дверь лишь для того, чтобы та изо всех сил захлопнулась у него перед носом, так как оказавшаяся рядом тёмная душа не позволила ему покинуть камеру.

— Сиди там, где сидишь, — прошипела окулл, склонила голову набок, изучая свою жертву, шагнула к ней, широко замахнувшись рукой.

Удар страшных длинных когтей, снизу вверх, распорол горло и сосуды, во все стороны плеснула кровь. Мануэль, увидевший смерть Изольды от невидимых ему рук, завопил от ужаса, и его вой забился испуганным голубем в ловчих тисках подземной тюрьмы.