Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна

– То, что вы собираетесь делать… Чистка. Она опасна?

Чистильщица, стоящая вполоборота ко мне, пока коротышка искал ключ и открывал, похоже, давным-давно оставленный в покое замок, безразлично произнесла:

– Не более чем каждый божий день.

Ясно. Лучше бы она промолчала, отшутилась или обманула.

– Ничего не должно случиться.

– Вы угрожаете? – Она все-таки повернула голову, показав, что в мутном взгляде нет ни капли страха или чего-то похожего.

– Я высказываю пожелание.

– О, какое хорошее слово вы выбрали, – усмехнулась чистильщица и перешагнула порог наконец-то открытой для доступа комнаты.

Здесь было чисто, словно служки ежедневно мели пол, намывали поверхность длинного высокого стола и стирали пыль со склянок, скучающих в шкафах, из-за верениц которых невозможно было разглядеть стены. Женщина удовлетворенно огляделась вокруг, провела ладонью по столешнице, почему-то прикрыла глаза, принюхалась, потом кивнула:

– Можно начинать.

– Я схожу за ней, – услужливо предложил Киф, остававшийся за порогом.

Чистильщица кивнула, обходя стол по кругу, и остановилась, оказавшись как раз напротив меня. Приглашение к разговору? Обозначение границ дозволенного? Не узнать, если не разведать.

– Хорошее слово?

– О да.

– А бывают плохие?

Она снова улыбнулась, и улыбка получилась намного менее вымученной, нежели предыдущие гримасы.

– Если бы вы произнесли слово «желание», я бы выставила вас вон.

– Разве есть разница? Звучат они очень похоже.

– Сколько лет вы носите знак Смотрителя? – вдруг спросила чистильщица.

– Не лет, а дней, – поправил я, ощутив некоторую неловкость. – Не много.

Странно, но она скорее обрадовалась, а не огорчилась:

– Это хорошо. Тогда сможете понять. Если захотите.

– Вряд ли я именно хочу этого.

И опять на лице чистильщицы расцвела улыбка:

– Да вы совсем молодец, как я погляжу!

Похвала прозвучала искренне и заставила меня немного смутиться. Где-то глубоко внутри, потому что лицо напрочь отказывалось хоть как-то отражать чувства, упираясь всеми мышцами.

– И все-таки что мне надо понять?

Женщина поправила норовящую распахнуться мантию:

– Желания – очень опасная штука.

– Почему?

– Потому, что они порождаются не разумом, а чувствами. Мы не думаем о том, чего желаем, и, самое страшное, не владеем собой за той гранью, где начинается страна желаний.

– Страшное?

Чистильщица внимательно всмотрелась в мое лицо:

– Вам никогда не хотелось чего-то так сильно, что потом не могли вспомнить целые минуты жизни?

Я честно задумался. А потом столь же честно признал:

– Нет.

– Значит, вы везунчик. А вот с другими людьми такое случается часто. И если в первый раз забытье длится несколько вдохов, то с каждой новой вспышкой желаний становится все продолжительнее. И однажды из него можно попросту не выбраться.

Она говорила, не накаляя страстей, не ставя акценты на определенных словах, а монотонно, словно зачитывала урок. И все же за каждым ее словом отчетливо чувствовалось то, что заставляло поверить. Мгновенно и бесповоротно.

Опыт.

Не знаю, собственный или заемный, но большой, трудный и болезненный. Она прошла через то, о чем рассказывала. Или прошла мимо, но достаточно близко, чтобы обжечься и усвоить.

– Итак, желать – нельзя?

– Это каждый решает для себя сам. Но пожелать не возбраняется.

– И мое пожелание будет учтено?

Женщина улыбнулась, правда на сей раз словно намекая, что это легкомысленное движение губ будет последним.

– Я сделаю все, что зависит от меня. Но, как можно догадаться, не я одна в этом участвую.

Это точно. Вас будет трое. Вот только на всех ли можно положиться?

– Я сделала то, что велели, – робко доложила моя защитница, появившаяся в дверном проеме.

– Иди сюда, лапушка! Иди сюда, хорошая моя, покажись! – заворковала чистильщица, мигом становясь похожей на заботливую тетушку.

Ньяна подчинилась ласковой просьбе, подойдя ближе. Бритоголовая женщина прищурилась, осмотрела поле предстоящей деятельности с головы до ног и хлопнула в ладоши:

– Что ж, не будем терять времени! Раздевайся, лапушка.

– Раз… де…

– Не хочешь делать этого при мужчинах?

Защитница зарделась.

Не произнося ни слова, чистильщица повернулась к тем, кто являлся причиной смущения – ко мне, Кифу и коротышке, – и приподняла брови многозначительным домиком. Длинноносый убрался из комнаты первым, сереброзвенник тоже не особенно медлил. Собственно говоря, дольше всех задержался я, и то по причине слишком узкой двери, в которую не мог пройти одновременно вместе с кем-то. Но едва сделал шаг к порогу, услышал испуганное: