Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна

— Любопытно… — Макс отложил кисть и вытер испачканные краской пальцы прямо об куртку. — Усиление? В принципе, возможно. Но это опять же сводится к примитивному гипнозу.

— Исключи любое взаимодействие с гипнотизером. Нет ни звукового, ни визуального, ни тактильного. Ничего.

— Хочешь сказать, точки концентрации нет?

— Есть! В том-то и дело! Она есть в сознании человека. И вполне возможно, о ней никто, кроме него самого, не знает.

— Ты придумываешь ерунду, Джек. Как можно усилить сигнал, о котором нет никакой информации? Вот если бы человек обладал параллельно и способностями медиума, тогда…

Я взглянул Максу прямо в глаза:

— Это возможно?

Он улыбнулся невиннее младенца.

— Нет.

— Почему ты так уверен?

— Все очень просто, мой единственный и неповторимый. У человека только одна нервная система, включающая в себя центральный процессор и периферийные устройства ввода-вывода. Человек принимает информацию и выдает ее в пространство тем или иным образом. У медиума, скажем, основная работа идет на прием сигнала извне, поэтому может возникать заторможенность в других, передаточных функциях. Нет, ты такой опасности не подвержен, потому что время реакции и так было средненьким. — Поспешил пояснить Макс, видя мое желание возразить. — Вероятно, существуют особи, способные в основном передавать сгенерированный сигнал наружу. Но вместе одинаково сильные и эффективные прием и передача существовать не могут. Количество каналов и их пропускная способности ограничены, вот в чем проблема.

— Но ты ведь смог увеличить число контуров?

— Принимающих? Да. И вполне возможно, мог все то же самое настроить на передачу. Но. Из того, что сейчас работает в твоем теле, Джек, нельзя соорудить еще одну параллельную систему, а она должна быть именно параллельной.

— А разве переключать функции нельзя?

Макс расхохотался:

— Ну и фантазер ты… Нет. Нельзя. Твоя плоть состоит не из ртути, чтобы можно было перестраивать нейронные цепи на ходу. Так что, не надейся измениться, а живи с тем, с чем уже научился жить.

— Значит, ты уверен, что нельзя одновременно читать мысли и усиливать нужные?

— Совершенно уверен. — Лювиг взял новую кисть с более тонким кончиком.

— Но как тогда получилось, что у человека, мимолетно подумавшего, что для него все кончено, эта мысль усилилась до предела, вызывающего остановку сердца?

— Что именно тебе непонятно?

— Как, не читая сознание, можно узнать, грубо говоря, на что надавить?

Макс вздохнул, снова отложил орудие художественного труда в сторону, спрятал ладони в карманах и посмотрел на меня с глубочайшим сожалением.

— А как ты раньше узнавал, сердится твоя мать на тебя или нет?

— Ну… Я смотрел на ее лицо, ее руки, вслушивался в ее голос и…

— Внешних признаков иногда бывает более, чем достаточно, Джек. Просто ты начал забывать такие простые вещи, и пожалуй, именно за это мне стоит перед тобой извиниться.

— Макс, не надо…

— Надо. Я тоже был молод, увлечен и глуп, когда подписал тебя на эксперимент.

— Но он же удался!

— Вижу. Даже больше, чем удался. Ты начал отдаляться от обычных людей, Джек, а это скальпелем уже не исправить.

Он нагнулся, поднял корзинку и размашисто зашагал прочь, оставив меня наедине с возмущением, негодованием и обидой, а еще — с болезненным пониманием чужой правоты.

Макс шел, все удаляясь и удаляясь, а мне казалось, что вместе с ним от меня уходило человечество. Я ведь действительно стал чужим для многих людей, ранее окружавших меня. Но что еще хуже, я сам стал относиться к ним, как к солдатам если не из вражеского лагеря, то как к плохо знакомым союзникам.

Возврат невозможен? Макс уверяет, что да. Но он никогда не говорил мне всей правды. Догнать и попробовать прочитать? Нет. Потому что это станет его победой и моим полным разгромом. Как мне жилось раньше? Чужие мысли были для меня загадкой, это верно, но почему-то, вспоминая прошлое, кажется: тогда я понимал происходящее гораздо лучше. Тогда мне было достаточно взгляда, жеста, движения губ, чтобы принять приглашение или ответить отказом. Теперь же я могу доподлинно узнать, что таится за каждым словом, но кем для меня стали люди? Объектом исследований, а не живыми существами, радующимися и огорчающимися, любящими и ненавидящими. Лабораторными мышами, копошащимися где-то внизу, у меня под ногами.