Русские инородные сказки - 6 - Фрай Макс

Саша поерзал в кресле, изгибаясь, чтобы удобнее было смотреть в окно. Машина, тихо гудя, неслась по улице, густо обсаженной тополями и тутовником. Мелькали редкие фонари.

— Можно, я открою окно? — спросил Саша и, не дожидаясь разрешения, повернул рукоятку. В лицо ударил тугой теплый ветер. — Сказочный город! — воскликнул он.

Таксист понимающе хмыкнул. Саша снова завозился в кресле. Возбуждение не проходило. Саша почувствовал, что его трясет. Мелькнула мысль, что можно позвонить Кате завтра же, зазвать ее сюда — получится лучше любого моря. Гулять по аллеям, держась за руки. Есть вишню, сидя на лавочке в парке. Целовать потемневшие от ягодного сока губы. Рассказывать, рассказывать глупую детскую историю и слушать Катин смех — мягкий, как шелест листьев. Как шепот воды, стекающей по камню. Нетерпеливое ожидание мохнатым комом вертелось под ребрами, не давая усидеть на месте, и, чтобы хоть как-то развеяться, Саша снова принялся болтать.

— Да, совершенно сказочный город. Кому-то он покажется однообразным — все эти тихие бульвары, пятиэтажки, дворы… Но так и должно быть! Именно как в сказке! — Таксист ухмыльнулся, но Сашу уже несло. — Вам не кажется странным, что в сказках одни и те же слова повторяются много раз, ни капли не изменяясь? Ведь так легко построить фразу чуть по-иному, слегка изменить слова — и скучное однообразие будет нарушено. Но нет — навязчивые фразы повторяются и повторяются, как будто… — он помолчал. — Как будто кому-то очень нужно, чтобы слова запомнили, выучили наизусть. Но зачем?

— Зачем? — спросил таксист. Его голос показался Саше каким-то булькающим, и говорить расхотелось. Но таксист выжидающе скосил выпуклый глаз, молчание становилось неловким, и Саша неохотно ответил:

— Может быть, затем, чтобы кто-то сказал их в нужное время и в нужном месте, ничего не перепутав. Это очень важно — правильно произнести… заклинание.

Очень скоро Саша убедился, что удивительный дом виден только с одной точки, и только если смотреть под определенным углом. Иногда заметить привычный просвет в ветвях удавалось не сразу, и Саша переминался с ноги на ногу, осторожно наклонял голову, подавался вперед и вновь откидывался к стене — пока, наконец, не открывался таинственный двор. В такие моменты все плыло и дрожало перед глазами. От мысли, что окошко исчезло, Саша готов был расплакаться.

Конечно, он попытался проникнуть за стены. Но оказалось, что теремок совершенно недоступен: Саша не нашел ни ворот, ни калитки. Стена, выходившая на улицу, была густо заплетена виноградом, и однажды Саша попытался на нее залезть — пока не видит бабушка, разговорившаяся с соседкой. От стены пахло чуть подплесневелыми пряниками, штукатурка осыпалась под руками, и шершавый кирпич больно царапал коленки. Торопясь и холодея от страха, Саша залез почти на самый верх. Стоит только чуть подтянуться, и совсем-совсем близко увидишь теремок. В нос ударило горькой зеленью, бешено заколотилось сердце. Саша помедлил — и лоза под ногой оборвалась. Обдирая живот и ладони, Саша заскользил вниз и рухнул прямо под ноги зазевавшейся бабушке.

Сквозь собственный рев он услышал: глупый, да нет там ничего. Как же нет, всхлипывал Саша, там домик. Кто в нем живет? Никто там не живет, отвечала соседка, и говорила уже бабушке: просто заасфальтированная площадка, совершенно пустая. Старый дом снесли, новый не построили. Странно, конечно, ну да в любом городе таких странностей — лопатой греби… Бабушка возмущенно качала головой. А Саша не верил и ревел все отчаяннее, не стесняясь и не слушая уговоров.

После этого случая он несколько дней не смотрел в листвяное окошко, но притяжение теремка не исчезало. Саша снова часами торчал на балконе. В темноте дворик становился невидимым, зато в просветах деревьев появлялись новые чудеса. Тенистые улицы озарялись призрачным светом, совсем не похожим на обыкновенное электричество. По аллеям вдруг пробегали волны шелеста, похожего на смех, и Саше казалось, что он может различить в нем странные, нечеловеческие слова. А дальше, дальше была площадь — огромная площадь, освещенная разноцветными, яркими огнями, и если хорошенько всмотреться, можно было увидеть светлые тени, плывущие над каменными плитами. Тени кружились в танце; иногда до Саши доносилось пение и тревожная музыка, от которой сладко замирало внутри. Порывы теплого ветра приносили сухой аромат корицы, горечь ночных цветов, беспокойный душок плесени.