Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич

Боли не было. Вообще. Щека лежала в чем-то влажном, липком, медленно расползающемся по полу, пахнущем медью и железом.

Кровь. Кажется, это называется кровью. Я устало закрыл глаза, пролежал так пару столетий, а когда открыл их, увидел перед собой лишь кусок пола и удивленно распахнутые потускневшие глаза инспектора Фарбо, которому так и не суждено было вновь стать старшим.

Стоило бы посмеяться над такой издевкой судьбы, но появилась боль, и я подавился смехом.

Поэтому я вновь закрыл глаза, теперь уже надолго. Я не чувствовал своих рук и ног, что было почти также неприятно, как сквозная дыра, которую оставила во мне электрическая пуля, будь проклят тот, кто ее изобрел!

Меня мутило, и я дважды терял сознание, но когда вновь поднял веки, понял, что со времени выстрелов прошло всего лишь несколько жалких секунд. И опять мне хотелось смеяться, но в груди лишь тихо булькнуло, и я ощутил вкус крови во рту.

– Держись, Тиль! Слышишь?! Держись, мальчик! – в два голоса кричали Стэфан и Анхель, но я, основательно напрягшись, мысленно попросил их помолчать.

Они мешали мне хвататься за ускользающую из меня жизнь, впрочем, подобные попытки были очень жалкими, и мне начало казаться, что к успеху они вряд ли приведут.

– Девка жива? – раздался чуть в стороне от меня первый голос.

– Да. Оглушили ее электричеством, – второй.

– Найди платок, – третий.

Шаги. Возня. Ругань.

– Есть! Он здесь! В ее сумке! – опять второй.

– Хо’ошо. Заби’ай и уходим. Ты, п’ове’ь остальных.

– Все мертвы. Нет. Чэр еще дышит, – кажется, меня кто-то пихнул в бок, отчего картинка у меня перед глазами немного сместилась в сторону и кроме лица Фарбо я теперь видел еще и его продырявленную грудь. – Живучий ублюдок!

– Добей!

– Погоди, – четвертый голос.

Перед глазами появились коричневые ботинки, наступившие прямо в кровь, и мое сердце сжалось от боли. Я узнал их. Пальцы коснулись моей шеи, и через секунду четвертый сказал:

– Он не жилец.

– Надо добить, – настаивал третий.

– Как хотите. Решайте быстрее. Надо завершать эту историю. Я жду на улице.

Ботинки ушли.

– А что с девкой? Тоже прибьем?

– Нет! – неожиданно раздался голос отошедшего от меня четвертого. – Возьмем с собой. Надо понять, кому еще она успела рассказать. Тащите ее в карету.

Возня. Оханье. Ругань.

– Проклятая булавка! Укололся! Сейчас, погоди, сниму.

Я сожалел, что когда Алисия очнется, ее амнис не наделает новых розовых стекляшек.

Я хотел что-то сказать, но даже не смог застонать. Плохи дела. Вновь вернулись шаги. Две пары ботинок.

Черные. Дешевые. Какое убожество!

– Жалко на него пулю. Сам сдохнет, – сказал первый.

– Можно обойтись и без пуль, – кажется, второй усмехнулся.

Анхель закричала от ужаса, и в следующую секунду что-то вонзилось мне в спину…

– Не спи! Не спи! Не смей засыпать!

– Надо двигаться! Приложи усилие, мальчик! Надо покинуть дом и выползти на улицу!

Я вяло возразил, что это ни к чему. Выстрелы должна была слышать вся округа, а любое усилие убьет меня.

Да. Я все еще был жив, хотя, казалось, что уже не выберусь из густой, отвратительно вязкой ваты, окутавшей мое сознание. Вокруг был целый океан крови и, кажется, исключительно моей собственной.

– Открой глаза, Тиль!

– Всеединый, ребята! Вы можете помолчать? – сказал я с помощью хрипов и бульканий. – Потерпите несколько минут и получите долгожданную свободу.

– Только не сегодня! – яростно выла Анхель. – Только не…

Я снова потерял сознание, и мне было очень хорошо. Мне казалось, что я лежу в постели, а рядом со мной Эрин, и если это и есть дары Изначального пламени, то я совершенно не против умереть. Годом раньше, годом позже… Какая, собственно говоря, разница?

Впрочем, я тут же вспомнил о важном деле, Ночном Мяснике и том ублюдке, из-за которого на шесть долгих лет лишился свободы. Несколько обидно уходить, окончательно не разобравшись с делами. Эта мысль заставила меня открыть глаза, посмотреть на окружающую обстановку и понять, что она изменилась. Рядом с Фарбо стояла дворовая кошка. Обычная, серая, худая, но с чистым блестящим мехом. Она тщательно обнюхивала лицо мертвеца.

Я отстраненно наблюдал за ней, отметив про себя, что из-за слабости у меня начинает двоиться в глазах, иначе никак нельзя было объяснить, почему у зверька имелось в наличии целых два хвоста.

Наконец, кошка обернулась ко мне, посмотрела ясными, чуть зеленоватыми глазами, и ее тело пошло рябью. Комната несколько раз сделала сальто, и теперь я видел лишь мощные львиные лапы со страшными когтями, покрытые серебристой шерстью.