Черный меч - Вегашин Влад

Сергей предпочел нелегкую судьбу бродячего гитариста, ездил автостопом по России, иногда задерживался в разных городах, но ненадолго. Давно поставив на себе крест, он все же остался человеком. И считал, что когда придет пора предстать перед Богом, ему нечего будет стыдиться. Волчонок был человеком верующим, но верующим не в церковь. Некрещеный, ни разу в жизни не ходивший на исповеди, но, как сказал Егор Летов: «Не бывает атеистов в окопах под огнем…» Когда выжил после двух месяцев у «духов», когда снайперская пуля содрала кожу с виска, когда отделался ушибами и ссадинами после взрыва в горах, а весь его отряд погиб… Сложно было не поверить в Бога. Не понимал лейтенант запаса лишь одно — для чего Господь оберегает его, и спасает раз за разом от неминуемой, казалось бы гибели…

— Звездная, следующая станция — Купчино, железнодорожная станция Купчино, — объявил по громкоговорителю механический голос. — Осторожно, двери закрываются.

Выходя в Купчино из метро, Листьев бросил взгляд на часы — без пятнадцати час. До последней электрички оставалось минут десять. Купив за семь рублей у запоздалой бабушки-торговки дурно пахнущую сосиску в тесте, а в ларьке сигареты на последнюю, оставленную на черный день, мятую десятку, гитарист отправился на железнодорожную платформу.

На электричку он, как ни странно, успел.

Пока тащились одну остановку до Шушар, Волчонок проглотил сваренную в вонючем масле булку, так и не обнаружив внутри сосиску, и выкурил сигарету в пустом вагоне.

Оказавшись на продуваемой всеми ветрами платформе «Шушары», Сергей поежился, застегнул воротник косухи, закурил, и, обходя полузамерзшие лужи, направился через канавы, овраги и кусты к трассе.

Злой ветер трепал длинные волосы, гитарист спрятал их под косуху.

Поток машин был вполне плотным, обычно при таких условиях Серей не задерживался на трассе более получаса, но в этот раз ни дальнобойщики, ни водители легковушек, припозднившиеся в дорогу, не торопились взять промокшего насквозь попутчика в черной потрепанной кожаной куртке и с гитарой за спиной.

К двум часам ночи Листьев замерз окончательно. Зашел в магазинчик при заправке, но согреться не успел — двухметровый охранник с физиономией братка-неудачника невежливо выставил его на улицу. Сергей отметил про себя, что вполне мог бы размазать эту самодовольную тушу по асфальту за две секунды, но… Зачем?

В четыре часа он выкурил последнюю сигарету. Ни рук, ни ног Сергей уже не чувствовал, даже не голосовал, когда мимо проносилась очередная машина.

Около пяти утра гитариста вырвал из странного ступора долгий, громкий гудок автомобильного клаксона. С трудом подняв голову, он увидел, что метрах в двухстах впереди мигает стопорами фура. Мысль о том, что, возможно, удастся хотя бы согреться, придала сил, и эти двести метров Волчонок преодолел почти бегом.

Дальнобойщик ждал его, приоткрыв дверь.

— В сторону Москвы подбросишь, если по пути? — прохрипел Сергей.

— До Москвы не довезу. Только до Твери.

— Пусть до Твери.

— Да уж, парень, тебе бы сейчас согреться, а в каком направлении — это как-то по фигу, — протянул водила. — Залезай!

Повторное приглашение гитаристу не понадобилось. Обежав фуру, он вскарабкался по лесенке в кабину и захлопнул за собой дверь. Дальнобойщик глянул на замерзшего попутчика:

— За тобой на полке поллитра валяется. Закуси, извини, не водится. Звать тебя как?

— Сергей.

— Я — Юрий. Рад знакомству.

— Взаимно, — кивнул Волчонок, и полез за водкой.

За окном проносились едва заметные в предрассветной темноте заснеженные леса, дворники ползали по лобовому стеклу, из динамиков несся голос Олега Медведева:

• И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра,
• Но надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера.
• Но надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну,
• Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать им пойти в отходы,
• Ты должен вернуть им свою луну.
• И то, что ты готов на прыжок — это уже хорошо.
• Жить по полной луне…
• Вытри слезы — ведь волки не плачут,
• Не к лицу им притворяться людьми.
• Завтра снова полнолуние, значит
• Ты вернешься, чтобы вернуть этот мир.

Сергей вздохнул. Волчонок… Пусть даже ему тридцать один год, но сути это не меняет. Он остался Волчонком, а волком так и не стал. И порой упрекал себя за это. Листьев взял сигарету из пачки, валявшейся на торпеде, закурил, и с отсутствующим видом уставился в лобовое стекло.