Ричард Длинные Руки – сеньор - Орловский Гай Юлий

Постоялый двор почти пуст, только у колодца женщина с натугой крутит ворот, а у коновязи мужик повязывает к морде коня торбу с зерном. Никто не вышел встречать, Сигизмунд разрывался между долгом соскочить первым, принять моего коня, помочь мне сойти и всячески заботиться, ибо в его ранге он должен выполнять и обязанности оруженосца, и в то же время не знал, что делать со спасенной.

Я соскочил, набросил повод на крюк коновязи. Если мой конь захочет есть, сгрызет и столб, за спиной послышался вздох облегчения, это Сигизмунд спрыгнул и принимал на руки девушку. Я не стал смотреть, как она к нему прилепится и как он ее будет отдирать, толкнул дверь, в лицо приглашающе пахнуло смесью жареного лука с рыбой, наваристой ухой, хорошо прожаренным сомом. Похоже, сегодня рыбный день, водяной бог в ожидании невесты расщедрился на богатый улов.

Всего четыре стола, пусто, запахи идут со стороны кухни. Пока я раздумывал, сзади затопало, вошел мужик, кормивший коня, сказал почтительно:

– Чего изволите, сэр?.. Я хозяин этого двора.

– Прекрасно, – ответил я. – Сумеешь накормить двух мужчин и одну женщину?

– Конечно, сэр, – ответил он с некоторой задетостью. – Иначе зачем бы наш двор… Будь вас даже сто человек…

Он бросил взгляд на входящего следом Сигизмунда, поперхнулся, прикусил язык. Грудь молодого рыцаря украшал могучий красный крест, на сгибе левой руки шлем с красным крестом, и вообще крестоносность из сэра Сигизмунда буквально перла, а на лбу было написано крупными буквами, хоть и с ошибками, что он – верный слуга церкви.

– Ладно-ладно, – сказал я, – старший здесь я, а мне по фигу, какой магией разводишь огонь под котлами. Понял? Выполняй.

Он исчез, Сигизмунд взглядом указал на девушку, что пряталась под плащом и едва ли не залезала молодому рыцарю под мышку.

– Сэр Ричард…

– В комнату, – отмахнулся я. – Если ей идти некуда. Негоже молодой даме сидеть в корчме с двумя мужчинами. Хотя, мне кажется, как только ее родители дознаются…

Запахи пошли еще сильнее, теперь добавился аромат мяса. Пришла женщина, которая доставала воду из колодца, вытерла насухо стол, поставила крохотный кувшинчик с цветами, застенчиво улыбнулась, исчезла, уводя с собой девушку. Мы кое-как расселись, устраиваясь с мечами, топорами и молотом, и тут же хозяин вышел с кухни с подносом в руках. Еще издали посмотрел в сторону Сигизмунда с настороженностью, потом с надеждой на меня.

Пока он приближался, на подносе, как я заметил, в двух огромных мисках уха, я рассматривал само помещение. Вообще-то странная эта корчма, все приметы христианской атрибутики: зеркала и свечи, даже вроде бы просвирки, но в то же время вон у противоположной стены вырезанная из цельного столба фигура не то кобольда, не то огра. Добро бы только фигура, но у подножия колода, забрызганная кровью. Конечно же, на ней режут кур да гусей, как обычно, но все же подозрительно похоже на жертвоприношение…

Хозяин поставил поднос, начал перегружать миски на стол, я кивнул в сторону столба, поинтересовался:

– И богу свечка, и черту кочерга?

Он не смутился, ответил просто:

– Я не воин, ваша милость. Я, как лекарь, обязан обслуживать всех, не так ли?.. Потому мне нельзя принимать чью-то сторону.

– Дешевле, – сказал я резонно, – если ни тому ни другому.

Он покачал головой, вздохнул:

– В нашем мире так: как ты к кому, так и он к нам. Старые мудрецы говорят, что с людьми и богами поступать надо так, как хотел бы, чтобы эти сволочи поступали с тобой. Не угадаешь, к кому попадешь! Да и зачем вообще с кем-то ссориться?

– Тоже верно, – одобрил я. – А чего ты только рыбу принес?

Он сказал нерешительно:

– Так ведь… пост же… а вы – рыцари…

– А, – сказал я, – вот ты о чем!.. Тогда неси-ка что-нибудь из… чего-то другого, понимаешь? Я ведь не простой рыцарь, а паладин, не видишь?.. А паладины умеют творить чудеса. Не очень большие, но и мелочи могут скрасить жизнь.

Он сказал еще в большей нерешительности:

– Да, но…

– Неси, – велел я. – Все, что у тебя есть наготове. Если ты был готов накормить хоть сто человек, то нас накормить обязан. Все понятно?

Он ушел. Сигизмунд был уверен, что надолго, но хозяин тут же снова показался из кухни, словно его там ждали и сунули в руки поднос с уже заготовленными тарелками, мисками. Хозяин нес его, побагровев от натуги и сильно откинувшись всем корпусом назад.

Я проследил, как он ставит на стол огромный поднос, на нем плоское медное блюдо с огромной коричневой тушей раскормленного гуся, оранжевая корочка покрыта бисеринками жира, под ней чувствуется давление горячих недр. Мои ноздряки сразу задергались, жадно улавливая дурманящий запах. Рядом такое же точно блюдо с аппетитно зажаренным поросенком. Кожица блестит, как покрытая лаком, подрагивает от напора ароматного пара.

Хозяин с поклоном замер, ожидая, что же будет, ибо молодой рыцарь побагровел, напрягся, готовый то ли выскочить из-за стола, то ли вовсе перевернуть его с нечестивыми в постные дни блюдами, а я, вспоминая запорожцев, сказал громко:

– Именем Господа перекрещаю порося в карася!.. А гуся – в форель. Все, сэр Сигизмунд, вы тоже можете есть! Как видите, это уже не поросенок, а большой и хорошо прожаренный карась. А карась – постная пища.

Сигизмунд всмотрелся в поросенка, на лице появилось жалобное выражение, он даже побледнел, сказал дрогнувшим голосом:

– Но я… все еще зрю поросенка…

– Как? – изумился я. – Сэр Сигизмунд, это на нас наводят морок, чтобы сбить с пути христианина!.. Или у вас недостаточно веры? Вон даже хозяин подтвердит, что перед вами карась!

Хозяин взглянул на меня изумленными глазами, потом на бедного рыцаря и сказал очень честным голосом:

– Карась, еще какой дивный карась!.. Отродясь такого карасистого карася не видел! Чудо, просто чудо!.. Кушайте, доблестный рыцарь, никакого греха на вас не будет! Какой же грех – есть такого карасевого карася?

Сигизмунд нерешительно отрезал заднюю лапу, начал жевать, лицо все еще напряженное, внушает себе, что обсасывает плавничок, а я сказал хозяину:

– А теперь вина!.. Сам понимаешь, под рыбу надо красное вино. Красное, понял?

Он поклонился, глаза его были, как океаны после потепления, полны глубочайшего уважения.

– Понял, доблестный сэр! Все понял.

Он исчез, отсутствовал долго, но когда принес кувшин, я сразу ощутил по его температуре, что хранился в самом глубоком погребе. Хозяин на моих глазах смел паутину с засохшими тельцами паучков со скрюченными лапками, сломал сургучную пробку.

– Как хорошо, – сказал я хозяину громко, – что ты пожертвовал бедным путникам этого гуся и поросенка… э-э… карася и форель, хотя готовил для себя… Вот возьми эту монету. Я, паладин, подтверждаю, что все, могущее накормить или обогреть усталых путников, – во благо и славу Господа.