Таня Гроттер и Золотая Пиявка - Емец Дмитрий

– Ч.м. – это то, что я думаю? Поправьте меня, если я наврал.

– Ч.м. – это черный маг, – поморщившись, как от зубной боли, сказал Баб-Ягун.

– Значит, я думал неправильно, – признался Ванька.

Кто-то жалобно завопил. Оказалось, Шурасик уронил одну из своих тетрадочек в лужу с клеем и отдирал её до тех пор, пока сам не оказался распростертым на полу.

– А, помогайте мне все! Отклеивайте меня! – возмущенно взвизгивал он.

– Супермагический клей – штука тонкая! Он не для того создавался, чтобы можно было все отодрать запросто. Это было бы даже обидно... Да, здорово ты влип! Не исключено, что тебе придется провести тут несколько недель, – деловито осмотрев Шурасика, сказал Баб-Ягун.

– НЕ-Е-Е-Т! А как же уроки? Как я буду делать уроки? – завопил Шурасик.

– Мы будем приносить тебе еду. Чай. Сахар. Предметы первой необходимости. Опять же – отсюда открывается прекрасный вид на коридор и на клетку с летучими мышами. Представляешь, какой отличный доклад можно написать! «Летучие мыши за четыре недели постоянного наблюдения»! – утешил его Ягун.

Шурасик издал совсем уж невыносимый вопль. Он рванулся и, оставив в луже с клеем значительную часть своей рубашки и принципиально важную деталь брюк, унесся прочь.

– Ну вот. Иногда описание лечения помогает больше самого лечения. Так, во всяком случае, утверждает моя бабуся, – потирая руки, сказал Ягун.

По коридору, четко стуча каблуками, решительно прошла Медузия Горгонова. Щеки у неё пылали, а медно-рыжие волосы угрожающе шевелились. Похоже было, что она с трудом сдерживает гнев. За ней со сладенькой улыбочкой во всю черепушку семенил Бессмертник Кощеев. Изредка он наклонялся и, хихикая, принимался что-то нашептывать.

– Вы видели? Что это с ними? – удивленно спросил Ванька, когда представитель Магщества и Горгонова скрылись за поворотом.

– Если этот тип не отстанет от Медузии, я ему не завидую. Я никогда раньше не видела Горгонову в таком бешенстве! – сказала Таня.

– Угу! Она сейчас без пылесоса взлетит! – согласился Ванька.

Ребята не ошиблись. Едва Медузия и увивающийся около неё Бессмертник свернули к лестнице, как Тибидохс содрогнулся, Где-то неподалеку вспыхнула двойная зеленая искра, а потом почти без паузы – двойная красная. Мимо них, громыхая доспехами, пробежал Бессмертник, злой, как болотный хмырь. Плащ у него дымился, а вся черепушка была в копоти.

Ягун не успел спрятать улыбку. Заметив её, Бессмертник Кощеев остановился и долго тряс у него перед носом рукой в железной перчатке. Он был так взбешен, что заикался.

– В-выиграть у джиннов хотите? Я в-вам в-выиг-раю! Я вам покажу драконбол! – наконец гневно выплюнул он.

Последние тренировки перед матчем были самыми тяжелыми. Соловей О. Разбойник выпускал на поле сразу по полдюжины молодых драконов – сыновей Гоярына, выбирая из них самых стремительных, и заставлял забрасывать им в пасти мячи. Уследить сразу за всеми драконами, серебристыми молниями носившимися внутри купола, было невозможно, Пока игрок вертел головой, соображая, как увернуться от дракона, пикирующего сверху, ещё трое налетали сзади или снизу.

То и дело случалось, что юные драконы стягивали кого-нибудь с пылесоса и, спеша поделить добычу, сосредоточенно тянули в разные стороны. На вопли самого игрока и отпугивающие искры они почти не обращали внимания. Особенно часто в роли такой мышки оказывался Демьян Горьянов, Впрочем, перепадало и Баб-Ягуну, и Гробыне, и даже Семь-Пень-Дыру.

Соловей О. Разбойник невозмутимо наблюдал за происходящим с тренерской скамьи. Его плоское лицо не менялось, даже когда кто-то ласточкой влетал носом в песок. Он только щелкал пальцами, подзывая драконюхов с носилками и нашатырным спиртом.

– Разве можно так гонять команду? Так и до матча можно не дожить! – ныл обожженный Жора Жикин, а Кузя Тузиков печально разглядывал свой покрывшийся копотью веник.

– Это все игрушки! Подумаешь, ухо ему, красавчику, опалило! Посмотрю, как вы запоете на матче с джиннами! – неизменно отвечал Соловей и вновь прогонял команду на поле, где с резвостью пираний мелькали молоденькие дракончики.

За день до матча прилетели афганские джинны. Они приближались развернутым строем – суровые, бородатые, в чалмах и халатах, на которых то возникали, то исчезали полоски. Джинны восседали на небольших медных кувшинчиках, с бьющими из них реактивными струями, с такой серьезностью, что болельщикам и игрокам Тибидохса как-то сразу стало не по себе.

Зато дракон афганских джиннов вызывал у всех лишь улыбку. Он был рыхлый, с короткой оплывшей шеей и жалкими маленькими крылышками. Летел он ужасно неуклюже, с трудом поворачивал и, заходя на посадку, едва не расшибся в лепешку о стену Тибидохса.

– Нет, вы видели этого тюфяка? Это не дракон, а бройлер-переросток! Я его за хвост поймаю и мячами с ложечки накормлю. Он у меня проглотит все как миленький! – фыркнула Гробыня Склепова.

Баб-Ягун тоже высказался в том же духе, однако Таня решила пока не делать никаких выводов.

«Тут не все так просто. Если бы дракон у джиннов был таким уж никчемным, они не становились бы столько раз чемпионами мира!» – подумала она.

Приветствуя гостей, над тибидохскими стенами мелькали купидончики с цветочными венками. Во избежание недоразумений и неконтролируемых любовных эпидемий профессор Клопп велел им заранее выложить из колчанов все стрелы.

Бессмертник Кощеев топтался на преподавательском балкончике и бросал на Медузию пламенные взгляды слегка подернутого плесенью ловеласа. Его стильная броня от Пако Гробанна серебрилась на солнце, На её клепаном нагруднике красовался новый девиз: «Вернись, я все прощу!» Но, несмотря на твердое намерение забыть все и начать все заново, приближаться к Медузии Бессмертник не решался.

Поклеп Поклепыч торопливо разбирал семь свитков с речами, чтобы не сбиться в ответственный момент.

Джинн Абдулла сизой дымной струйкой змеился у завуча над плечом и втайне готовил приветственную поэму в семьсот стихов. Его бородавки нетерпеливо переползали с одной щеки на другую, Следом за бородавками, подобно арктической льдине, с полным самоуважением дрейфовал бугристый нос.

Дождавшись, пока джинны появятся на стене вместе с тренером Гюль-Буль-Шахом, Поклеп махнул платочком. Оркестр из циклопов и богатырей недружно грянул туш. Прогромыхав с минуту, туш зачах сам собой. Могучий барабанщик, наскучив терзать барабан, заехал колотушкой по уху литавристу. Тот обернулся и, прослезившись от негодования, ответил ему сдвоенным ударом грохочущих тарелок.

Погрозив оркестрантам кулаком, Поклеп начал свою речь:

– Уважаемые сограждане и зарубежные гости! В свете предстоящего на гостеприимной земле Тибидохса спортивного состязания позвольте мне отметить некоторые принципиальные моменты. Я постараюсь быть предельно кратким и не злоупотребить вашим вниманием, – хорошо поставленным голосом говорил завуч, нежно глядя на свои свитки.

Вернее, Поклепу казалось, что он говорит, потому что, хотя его губы и шевелились, наружу не вырывалось ни звука. Сколько оратор ни разевал рот и ни таращился злобно по сторонам, он так и не сумел исторгнуть ничего, кроме патефонного хрипа.

Джинн Абдулла быстро упрятал в рукав маленький амулетик. Затем он величественно выплыл вперед, причудливо изогнув стан, поклонился зрителям и гостям и провозгласил:

Взирая с высот олимпийских на грешную землю,

Скажу я, внимая молве ослепительной Эос...

К сожалению, определенно узнать, что собирался сказать джинн Абдулла с олимпийских высот, никому не удалось, Что-то просвистело в воздухе, и библиотечного джинна буквально смело со стены. На том же месте, где он недавно внимал молве Эос, уже гремел прорвавшийся сводный хор привидений.

Безглазый Ужас дирижировал, а поручик Ржевский, выступив вперед, то прочувствованно дрожал дискантом, то сбивался на баритон. Пару раз у него даже пробился бас, но сразу завял.

Спасая положение, Медузия торопливо пригласила всех гостей на торжественный ужин.

Вскоре после ужина Гюль-Буль-Шах поблагодарил тибидохцев за гостеприимство. Джинны раскланялись и гуськом отправились отдыхать, препоручив свои флегматичные «ворота» заботам привезенных с собой драконюхов.

Хотя ангар с драконом джиннов был на другом конце поля, Гоярын всю ночь ревел, чуя противника.

Ранним утром под ковром у Бульонова что-то забубнило. Соскочив с кровати, Генка поспешно сунул палочки в банку и, усилив таким образом звук, приник к ней ухом.

– Обязательно надо было цеплять это ко мне? Нельзя было вообще обойтись без рупора?.. – уныло поинтересовался кто-то.

Решив, что голос обращается к нему, Генка от испуга едва не закатился под кровать. Однако голос, явно не замечая его, продолжал бубнить: